Дэниел О’Мэлли - Ладья [litres]

Он ответил непостижимым потоком звуков. Мифани не могла определить, был ли это японский, гэльский или помесь того и другого. Но все равно вежливо улыбнулась в ответ.

Они немного задержались на крыльце, пока Ингрид суетилась над одеянием Мифани, чтобы убедиться, что ничего не помялось. Фиолетовое платье самой Ингрид тоже выглядело вполне недурно, пусть и было далеко не таким экзотичным, как у Мифани.

– Я так рада, что вы надели это платье, ладья Томас. Для вас это настоящий шаг вперед, но вам очень идет.

– Думаешь?

– Несомненно. На вас определенно будут оборачиваться.

– О-о… замечательно.

Когда они шли по коридорам, пешки и служащие повсюду расступались, слегка кланяясь. И то ли Мифани так казалось, то ли на самом деле мужчины старались использовать всякую возможность взглянуть на верхнюю часть ее платья. Судя по реакциям женщин, новость о ее наряде быстро разнеслась по сплетницким магистралям. В сочетании с ее деяниями в Бате, это свидетельствовало о том, что ее образ в глазах сотрудников претерпел существенные изменения. Справа за Мифани с невозмутимой деловитостью на лице плыла Ингрид. Слева неуклюже тащился Энтони. Когда они вошли в парадную, слоны и кони уже были там со своими служащими, и все выглядели ярко и эффектно.

Слон Грантчестер был одет в классический смокинг, а его руки и плечи изящно оплетали пряди чернильного тумана, и когда он передвигался по комнате, они следовали за ним. Конь Экхарт пришел в военной форме. Конь Габбинс тоже был в смокинге, только довольно помятом. Казалось, он изо всех сил старался не скрючиться в какую-нибудь неподобающую позу.

Но кто заставил челюсть Мифани отвиснуть, так это слон Алрич. Тот явился в кимоно из черного шелка, причудливо расшитого темно-красными нитями. Оно было настолько длинным, что тянулось за ним по полу, пусть и не могло сравниться в этом с платьем Мифани. Одеяние излучало причудливую и декадентскую элегантность. Из плеч Алрича, выгибаясь, будто лезвия, торчали крупные лопатки. Волосы были завязаны сзади в небрежный каштановый хвостик. Заметив взгляд Мифани, он слабо ей улыбнулся и хорошенько рассмотрел ее наряд. И, судя по всему, одобрил его, потому что улыбка стала шире.

Приехал Гештальт – все четыре тела вальяжно вплыли в комнату. И как бы не хотелось Мифани это признавать, выглядели они впечатляюще. Его разум решил воспользоваться преимуществом их поразительного сходства и одел всех в одинаковые темно-синие ливреи. Мифани наконец рассмотрела Элизу – его женское тело, единственное, которое она еще не видела. Она выглядела мило с причудливо завитыми на затылке волосами. Когда все четверо повернулись к ней, Мифани невольно напряглась, но ничего не произошло.

Когда прибыли лорд и леди, их приняли со всеми почестями. Он блистал в военной форме с таким количеством медалей, что они практически сливались в броню, она – в классическом вечернем платье. Все вокруг любезно переговаривались, и никто не пялился на наряд Мифани так, чтобы это можно было расценить как грубость. Служащие осторожно сновали по залу, стараясь не натыкаться ни на кого, кто мог случайно их уничтожить. Одеяния Алрича и Мифани при этом приносили особенные неудобства, поскольку выдавались порой весьма неожиданным образом. Наконец, объявили о приезде послов из Кроатоана.

Первой вошла слон Моралес, сопровождаемая двумя мужчинами, по всей вероятности ее телохранителями. Маленькая старушка мексиканского происхождения, она передвигалась с тростью и была одета в нечто черное и дорогое. Мифани вызвали представить слона главам Шахов. Фарриер и Уоттлмен официально ее приветствовали, после чего представились остальные члены Правления. Затем вошла Шонте; она выглядела чудесно, как и стоило ожидать, учитывая ее доступ к бутикам на Родео-драйв [20]и фигурку, за которую, если верить некоторым данным из архива Шахов, люди буквально продавали свои души.

Пока все обменивались любезностями, сквозь толпу проплывали официанты. Мифани слегка беспокоилась, что бальный зал будет обставлен так же пресно, как тот ужасный зал заседаний. Однако здесь было много свободного пространства среди сверкающих люстр, изящно вылепленных колонн и объемных композиций из цветов. Идеальное место для вечеринок.

– Мы перейдем к ужину примерно через пятнадцать минут, ладья Томас, – шепнула ей Ингрид.

Мифани благодарно кивнула и продолжила слушать то, что рассказывал один из служащих Экхарта. Затем втянулась в беседу между Шонте, Габбинсом, Уоттлменом и Робертом Гештальтом. Это была до тошноты вежливая болтовня, все участники которой избегали темы Правщиков, вместо этого вели речи о чем-нибудь совершенно пустом, что ей вполне можно было пропустить мимо ушей. Обсуждение ситуации с Правщиками должно было последовать на следующий день, с официальной повесткой дня и под протокол. Поэтому Мифани бо́льшую часть времени осторожно разглядывала брата Гештальт, раздумывая, как лучше всего выявить его измену. Она решила наутро поручить Ингрид назначить ей встречу с Фарриер и Уоттлменом, как вдруг Габбинс принялся щебетать о событиях прошедшего дня.

– Итак, слон Петоски, как я понимаю, вам сегодня выпали те еще приключения на месте одного из наших происшествий, где вы помогали ладье Томас. – Шонте быстро глянула на Мифани, немного встревоженно, будто не была достаточно уверена, что ей отвечать. – Разумеется, все было совершенно законно, сэр Генри, – заверил лорда Габбинс. – В соответствии с условиями Сестринского пакта нашим американским кузенам разрешается посещать места происшествий.

– Да, действительно, – согласился Уоттлмен, не слишком, однако, довольный этой новостью. – И где именно вы побывали, слон Петоски?

– Ой, – запнулась Шонте, бывшая здесь единственной, кроме Мифани, кто знал о несомненном предательстве Гештальта. – Ну, это был, эм-м…

– Бат, верно? – подсказал Габбинс.

– Что? – спросил вдруг Гештальт, сощурившись на Шонте и Мифани.

– О да, – весело продолжил Габбинс, не замечая повисшего в воздухе напряжения. – Там был какой-то дом, набитый людьми, из которых разрастался грибок, да? Я просто всегда люблю слушать радио, когда на место выезжают баргесты.

Гештальт застыл на месте, а потом медленно скользнул одной рукой под ливрею. Мифани мысленно прикоснулась к нему, осторожно прочитала его чувства и поняла, что ладья держится за пистолет. Набрав в грудь побольше воздуха, она выступила вперед.

– Ладья Гештальт, я обвиняю вас в измене Шахам и Соединенному Королевству!

Весь зал погрузился в молчание: беседы оборвались, и резко повернулись головы. Гештальт с молниеносной скоростью вынул пистолет и направил ей в лицо. Она увидела в его глазах готовность к убийству и на мгновение постигла истинное удовлетворение, когда он, к своему замешательству, понял, что не может спустить курок.