Вика Кисимяка - АДвокат

— Великие ангелы — заседатели Чистилища рассматривают дело грешной души раба Божьего Антона, в мире Антона Олеговича Шалькова… — громко и звонко объявила Камиэль, передавая одному из судей мое досье. Папка медленно пролетела через весь зал, прямо в руки тому, кто сидел в середине трибуны.

— Выступи вперед, грешник, — гулко прозвучало в моих ушах, хотя ни один из ангелов не открыл своего рта. — Кальмия, страж завесы между Геенной и Царствием Небесным, Гадиэль, зло отражающий, и Мастема, ангел обвинения, видят душу твою, как видит ее Всемогущий Бог, по его собственному указанию наделивший нас таким даром.

— … Антона Олеговича Шалькова… — прерванная, Камиэль подала голос снова. — Шалькова Антона Олеговича… эх… адвоката!

Несколько лет назад, когда я вышел из здания Дома юриста в Санкт-Петербурге, только что приняв адвокатскую присягу, меня объявляли точно так же: Антон Олегович Шальков, адвокат. Это было так торжественно и мощно, что меня, вымотанного после подготовки и сдачи сложного экзамена, накрыла волна гордости и экстаза, от которого кружилась голова. Я ощущал себя частью особого, в чем-то элитного сообщества. Теперь же все было совсем по-другому, Камиэль говорила обо мне, словно я — враг народа.

Слово «адвокат» разлетелось и ударилось о чистые голые стены суда в Чистилище, гулко отразилось и повисло в пустоте. Три ангела, которых Бог наделил правом видеть души грешников, как их видит он сам, одновременно на своей высокой трибуне расправили крылья. Зрелище было великолепным, даже грандиозным, но в тоже время устрашающим. Их крылья были огромными, размахом не менее 2 метров. Судьи имели спокойный, но грозный вид.

Кальмия, очень старый, покрытый морщинами и старческой «гречкой» ангел, существовал, наверное, с первого дня создания Ада, когда тот был отделен от райских долин завесой, невидимой и непоколебимой, чтобы ни один разгневавший Бога падший и повелитель их, Дьявол, не могли вернуться назад и хотя бы немного приблизиться к Небесам. Кальмия был совершенно безмятежен, его внутренний взор всегда был обращен к завесе, которую он приподнимал, пропуская души в Рай или сбрасывая их в Ад.

Гадиэль, чье имя означало «отражающий Зло» и которого Господь наделил неуязвимостью ко всем порождениям Ада, не испытывал никаких мучений в присутствии демонов и самых страшных грешников. Прекрасная способность, вот только вместе с этим у него также выработалось полное отсутствие сострадания к душам, стоящим перед ним на суде. Гадиэль выглядел очень молодо, ему на вид не было и 30 лет. Кожа его была бронзового оттенка, с металлическим отливом, не ощущающая ни жара Третьего, ни холода Девятого круга Ада. Взгляд его выцветших глаз, которые сверкали из-под ниспадающих на лоб волос цвета стога сухого сена, заплетенных в длинную, тонкую косу до пят, задержался на мне на некоторое время, а после вернулся к папке с моим делом.

— Листок? — попросил он приятным голосом у Камиэль. Та передала ему красную страницу из моего досье, которая зависла перед Гадиэлем, покачиваясь в воздухе. — Еще один адвокат…

Последним из трех ангелов был Мастема, темноволосый ангел с красными глазами и бледной кожей. Вот уж кто смотрел на меня неприязненно, так это он. Его пылающий взгляд, которым он буравил страницу из моей папки, я запомнил надолго. Он был ангелом обвинения, для него ни одна душа, попавшая в Чистилище, не была полностью чистой и невинной. Пройти отбор у Мастемы могли лишь самые праведные из умерших людей, то есть, в наше время, практически никто. Больше всего Мастема любил отправлять в Ад продажных священнослужителей — их было в чем обвинить, и вполне заслуженно.

— За прегрешения перед лицом Бога нашего, всемогущего Создателя всего сущего, твоя черная адвокатская душа отправляется, решением трех представителей Господа, судьи всему сущему, в Ад, — холодно произнес Мастема.

— Я не понимаю, как это возможно… — схватился за голову я, когда мой разум смог уместить в себе кошмар всего происходящего. — Да, моя жизнь была далеко не идеальной, но я не плохой человек! На земле моя профессия считается элитной!

— Элита… преобладание одного человека над другими? Ты за это хотел попасть в Рай? — сморщился Гадиэль. — Брат Кальмия, открой Завесу…

— Вот черт! — вырвалось у меня.

— Скоро ты с ним встретишься… — впервые за время судилища надо мной Кальмия произнес хоть слово. Глаза его затуманились, он словно не присутствовал в зале, а был где-то далеко. Ангел поднимал Завесу между Адом и Раем, чтобы я мог провалиться под землю, где меня только что обрекли на вечные муки.

Внезапно стены вокруг меня затряслись так сильно, что я повалился на пол. Все вокруг пришло в движение, кроме трибуны с тремя ангелами, которых «землетрясение» вовсе не задело. Барахтаясь на холодном мраморе, по которому мои ноги и руки скользили в беспомощности, я не понимал смысла слов Кальмии до того момента, как тот самый пол не пошел трещинами, из которых показались десятки тощих рук, покрытых коричневой шерстью. Щелкая длинными, острыми или, наоборот, обломанными когтями, все эти руки потянулись ко мне. Это были черти, и Кальмия говорил именно о них. В детстве нас часто пугают прислужниками Дьявола, мохнатыми и ужасными полузверями, полулюдьми, которые жарят на сковородах души грешников. В реальности черти гораздо страшнее: мерзкие сильные твари, в которых от человека остались лишь большие пальцы, да и те изгибаются во все стороны, легко выходя из суставов. Это делается для того, чтобы их можно было запихивать в рот и ноздри грешников, кричащих слишком громко…

Стоит ли мне запугивать вас муками Ада? Нет, я же не проповедник. Я — адвокат и ваша бессмертная душа, очевидно, недостаточно сильно заботила меня при жизни, и уж тем более она не будет волновать меня теперь, когда я попал в Преисподнюю.

Тет элуль

«Отец, это мое третье письмо. Я напишу еще два таких же и передам их с моими братьями. Возможно, М. согласится мне помочь, он видит тебя чаще всего, и меня это немного волнует. Все-таки у М. достаточно узкая специальность, за ним стоят определенные… профессионалы своего дела, которые пока не нашли свое место в Структуре, возглавляемой тобой. Если честно, я надеялся, что им никогда и не придется применять свои навыки и знания, но ты вызвал их к себе. Что же произошло?

Я не прошу тебя передо мной отчитываться, отец, ты даже не отвечаешь мне, однако мое воображение играет со мной злые шутки. Вчера я схватил М. за локоть и попытался оттащить на разговор куда-нибудь в спокойное место. Так он заломал мне руки, повалил на траву и лишь потом увидел, что это всего лишь я! Он напряжен и серьезен, гораздо больше, чем обычно, отец! После встречи с тобой все мои братья выходят в задумчивости, некоторые — со следами просветления на лице. Ты зовешь их не просто так, тебе есть что им сказать, всем, кроме меня… Ладно, это неважно. Сейчас важен М.; что ты сказал ему, отец? Мой брат — чернее тучи, решительнее шквального ветра в самую ненастную погоду. Надеюсь, все это происходит по твоей указке; иначе что-то странное творится в Структуре.