Галина Полынская - Перстень отравителя [litres]

– Ошейник? – озадачился Валентин. – Потапыч, про какой-то ошейник говорит.

– Та цацка, что на шее у мумия была? – догадался Никанор. – Принести надобно?

– Да, – ответил Феликс движением век.

Валя с Никанором мигом пропали из вида, послышались торопливые шаги, затрещали ветки под ногами. Феликс попробовал подняться, но запах, ощущение могилы вдавили его обратно в землю. И он полетел вниз.

Мгновенно в темноте век замелькали картины. Пестроту шумного праздника заслонил лик римского светловолосого божества. Ярче всех огней сиял отблеск звездного света в его глазах, словно главные тайны и сокровища мира были заключены в них. Узкая ладонь с массивным перстнем с вензелем в виде буквы «D» плавно поднялась, и с тугим щелчком из перстня выскочил острый золотой коготь. Римское божество проткнуло вену на собственной шее, и капли крови заструились по белоснежной коже. «Пей, Феличе! Пей, счастливый!» Сладковато-соленый вкус на губах – и мигом оборвалась праздничная круговерть, оставив узкий прямоугольник блеклого, выцветшего неба финалом веселого гуляния.

Феликс помнил до мелочей каждую складку обивки открытого гроба, в котором лежал. Он не мог сомкнуть век, пошевелиться, хоть как-то нарушить свое оцепенение. Был вынужден лежать окаменело и смотреть на Дамиана, стоявшего на краю могилы. Дамиан же присел, склоняясь над ямой, и произнес:

– Торжественный день сегодня, правда? И ты навсегда его запомнишь. Запомнишь, что такое смерть, что такое быть человеком. Как тяжело и больно расставаться с собой, со своим миром, со всем, что тебя с ним связывало. Я знаю. Я это тоже проходил. Но после, Феличе, ты ощутишь необыкновенную легкость освобождения! Ты будешь помнить того, кто тебя спас от тленной человеческой судьбы, верно? Пронеси эту благодарность через века, Феличе!

Дамиан улыбнулся, глядя на неподвижного человека в гробу, затем выпрямился и махнул рукой:

– Закапывайте!

Над краем могилы показались трое слуг дома Ларио-Росса. Недавно обращенные в вампиров, они вяло двигались, лица их были одутловаты, глаза пусты. Такую прислугу вампиры высокого ранга создавали для личных нужд на несколько недель или лет, после заковывали в цепи и хоронили живьем. Один был личным конюхом Эрнандо, второй – управляющий имением, третья – няня. Держа неловкими, плохо слушающимися руками черенки лопат, слуги принялись забрасывать могилу землей.

Закопанным заживо Феликс пролежал в могиле двадцать восемь дней. В полнейшем оцепенении, но с ясным сознанием он ощущал, как перемещается, оседая, земля, как меняются ее температура и запах, как ползают по рукам, лицу крошечные ленивые слизни и прохладные черви. Он чувствовал, как изменяется сам, как перестраивается его организм: больше не требовалось дышать, заботиться о тепле или холоде. Менялось тело, изменялись мысли, каменела кожа, и, словно мрамор, трескалось сознание… Но никак не приходило полное изменение, не наступала легкость освобождения. Он продолжал каждой клеткой осознавать весь ужас своего положения.

Когда, наконец, раскопали землю и Феликс услышал голос Дамиана, то он выпрыгнул из могилы, разбрасывая комья земли, и вцепился обеими руками в горло римского божества. Непроницаемо черные обсидиановые глаза с животной ненавистью уставились в прекрасный лик с тонкими чертами. Дамиан глянул с прищуром на перепачканное землей, искаженное яростью лицо, и на его губах заиграла улыбка.

– Нет, нет, Феличе, – ласково произнес он, – ты не можешь мне навредить. Если вампиры такого ранга убивают друг друга, то обоим выпадает гореть неугасимым пламенем страданий. – И добавил шепотом, заглядывая в чернокаменные глаза: – Ве-ечность, Феличе, вечность. Неужели ты именно так желаешь провести свое ближайшее тысячелетие?

Пальцы Феличе разомкнулись, и он наотмашь ударил Дамиана по лицу. От силы удара тот лишь покачнулся и расхохотался.

– Тебя нельзя не полюбить, Феличе! – воскликнул Дамиан сквозь смех. – Ты так прекрасен! Идем же, выпьем! Ты это заслужил…

Перемахнув через забор, Никанор с Валентином направились к воткнутой в землю арматуре. Вокруг нее все еще раскисала одежда – рубашка и брюки. Они медленно растворялись, словно облитые кислотой, чего не скажешь о теле коротышки. Тело просто взорвалось после удара железным штырем и исчезло пылью без следа. В грязи золотом сверкнула длинная металлическая лента в мизинец шириной. Сабуркин поднял ее, очистил и зачем-то проверил, не сломан ли замок.

– Дай поглядеть, – Никанор забрал полоску и повертел в руках. С внешней стороны гладкая золотая поверхность, с внутренней – сплошная гравировка на арабском. Сунув ошейник в карман штанов, старик проворчал: – Понапишут тут всякого! Идем, надо Феликса поднимать и уезжать отседова.

– Не пойму, что с ним? Почему он не может встать? – растерянно и даже виновато произнес Валентин. – Он же нигде не ранен… или ранен? Все так быстро произошло, я толком даже не успел ничего сообразить и прийти на помощь!

– Хорошо хоть не мешался, тоже – помощь.

Они перебрались обратно через ограду и направились к полосе деревьев, где оставили Феликса.

– Так что с ним? – продолжал допытываться Сабуркин. – Мне почему-то кажется, что ты должен знать!

– Снутри он ранен, – нехотя ответил Никанор. – Земля его тянет.

Сабуркин толком не понял, но отчего-то испугался.

– Но мы же его поднимем, поправим?

– Конечно, поправим. Какая без директора контора? Не бывает такого, нет.

Войдя в выломанную машинами просеку, они увидали следующую картину: Герман с Ариной в полнейшей растерянности сидят на корточках у неподвижного тела Феликса, а Алевтина командует:

– Давай, Гера, заноси в машину, по ходу дела откачаем! Не знаю как, но разберемся! Я за руль сяду!

Завидев Никанора с Сабуркиным, женщина уперла руки в боки, ловко сдула со лба выбившуюся из прически прядь и выпалила:

– Ну? Что? Ошейник принесли?

– Да, вот, – Никанор вынул из кармана золотую полоску и показал ей.

– Молодцы! Теперь по машинам и едем!

– Куда? – озадачился Сабуркин.

– До ближайшей больницы!

– Так давайте я Инне позвоню, – Гера посмотрел на нее снизу вверх. – Она же будущий врач-реаниматолог.

– Тиха! – выкрикнул вдруг Никанор Потапович. – Тиха всем! Не надо звонить! И в больничку везти! Ему просто надо обтереть лицо чистой влажной тряпицей и дух земляной перебить!

Чистая тряпица – носовой платок – нашлась в сумке Алевтины. Его смочили водой из бутылки. А чем перебить дух земляной, придумал Гера: он сорвал хвою с ближайшей елки и растер иглы меж пальцев. Опустившись на колени рядом с Феликсом, Никанор стал легонько протирать мокрым платком его лоб, переносицу, скулы, при этом едва слышно нашептывая какое-то заклинание. Затем сделал знак Гере, и тот поднес к лицу Феликса растертые, остро пахнущие хвоей иголки. Ноздри мужчины дрогнули, он начал дышать, вскоре открыл глаза и увидел склоненные над собой лица Никанора и Германа.