Тальяна Орлова - Стратегия оборотня (СИ)

Какая интересная юридическая проволочка! Триш и Одир арестованы, а Эрка не арестуют в любом случае, если он только не напишет обвинительное заявление против меня. И тогда я до конца жизни свободы не увижу.

После этого Эрк был вынужден дать им проход. Я не посмотрела на него — не могла посмотреть. Он отчаянно пытался сделать хоть что-то — если бы его арестовали вместе с нами, то доказательство его невиновности, в которое обязательно вмешался бы отец, служило бы доказательством и нашей. Но полицейские так не просчитываются. Во имя порядка…

Мы не разговаривали, вообще лица не поднимали, раздавленные тяжестью. Нас посадили в большой полицейский перевозчик, который со стоянки подал резко вверх, на третью воздушную полосу. Но я не смотрела в окно, хотя до сих пор никогда так высоко не летала. Самая страшная полоса — по ней передвигаются только транспортные средства силовиков и медиков. Всегда самая свободная и притом самая напряженная.

Я не могла себя заставить глянуть на друзей. Ведь именно я их впутала в настолько серьезные неприятности. Это давило даже сильнее, чем страх за себя. Меня-то впутали какие-то отморозки, без морали и совести, а этих двоих уже я… И в голове все крутился и крутился странный сон. Словно мое подсознание заранее знало о грядущих бедах — якобы перевертыши нас вчера заметили, они не хотели, чтобы мы пошли в полицию, потому слили нас. Зачем? Ведь без меня они тоже не смогут проникать в академию!

Потом начались допросы. Нас, выведя со стоянки, уволокли в полицейский квадрат и сначала разместили в одной комнате. Спрашивали только Триш и Одира, словно меня и не было. И вопросы были странными:

— Курсант Хадсон, вы знали, что на территории академии распространялись запрещенные препараты?

— Знала! — импульсивно отвечала Триш. — Но это не…

— Отлично. Поставьте здесь свой отпечаток. Курсант Хадсон, вы знали, что в нелегальном клубе для отдыха «Ромарио» на тридцать шестой улице распространялись запрещенные препараты?

— Да они там постоянно распространяются! — Триш и не скрывала назревающей истерики. — Только ни я, ни мои друзья не…

— Вот здесь отпечаток. Спасибо.

— Курсант Одир, можно ли считать, что вы не сообщили о преступлении, которое вам было известно?

— Ну вы и повернули. Я как раз и собирался сообщить! Сегодня!

— Понятно. Удивительно ли, что все соучастники именно это и говорят? Поставьте тут отпечаток.

Дело дрянь, даже и думать нечего. Они заранее собирались нас закопать — они и закапывают. Я подала голос:

— У меня в кармане есть адрес! Мы вычислили сбытовую точку!

Один из допрашивающих наконец-то соизволил уделить мне внимание. Вынул бумажку из указанного кармана и кивнул. Однако сделал при этом неожиданный вывод:

— Ну вот. Все как обычно. Когда одного прижмешь, он начинает сдавать остальных. Вышлем туда рейд — проверим. Но уже задницей чую, что подозреваемая раскололась.

Я закрыла глаза, а Триш, не стесняясь, завыла. Мы обречены. На самом деле, перевертышей в том месте уже не должно быть. Если сдали нас именно они, то сразу же и переехали. Но нам троим это уже ничем не поможет.

Женщина-полицейская, которая до сих пор молча сидела за столом, вдруг спросила:

— А может ли быть такое, что Дая Джисс угрожала этим двоим? Вряд ли она одна это проворачивала, там целая преступная сеть. Так что и угроза физической расправы не иллюзорная…

Офицер недовольно на нее цыкнул. Похоже, что она озвучила то, что нельзя было произносить вслух, и я за это сразу зацепилась — от бесконечной безнадеги, что самой мне все равно не выпутаться, так зачем тащить за собой остальных:

— Да! Я им угрожала!

Одир пытался остановить, забубнил что-то, но я вскочила на ноги и заорала в полную глотку:

— Я угрожала курсантам Вейру и Хадсон! Чтобы они молчали! Куда поставить отпечаток?!

— Сядь на место! — подлетел ко мне офицер.

— Куда поставить отпечаток?! — кричала я ему в лицо.

Эти показания они у меня приняли — чистосердечное признание нельзя не принять. Потом увели в малюсенькую камеру, сняли наручники и наконец-то оставили одну. Только тогда я позволила себе разреветься. Ведь даже не знала, освободили ли друзей. Если они сами не сглупили, то должны освободить… А я… я могла только реветь в серую подушку.

Успокоилась, когда уже светало — через узкое окно под потолком было видно. И поклялась себе, что буду умолять о распределении в военное и разведывательное управление. Ни за что не стану работать в полиции, не хочу быть частью этой идиотской системы наведения порядка… И сразу расхохоталась — зло, нервно. О каком распределении я вообще думаю? Мне дадут лет двадцать, а потом и всякая карьера в силовых органах будет перекрыта.

Я никогда не считала себя слабачкой — не было для этого оснований. Но сейчас меня будто разорвали на несколько частей и бросили гнить. Надзирательница выводила меня в общую столовую, потом возвращала в камеру, она не грубила, даже, наоборот, совершенно ровным голосом давала советы:

— До решения комиссии ты будешь оставаться в одиночке, это ненадолго. Новички часто боятся общих камер, но потом привыкают. Человеческое общение многого стоит — посидишь, поймешь. Тогда же сможешь посещать библиотеку или спортивный зал. Если столкнешься с сексуальными домогательствами работников, то не слушай их угроз — на ближайшем же допросе требуй письменного заявления. За подобное у нас наказывают строго. В случае угроз от других заключенных делай то же самое. Но от заключенных подобного почти и не случается. Все здесь в одной лодке, как в древности говорили. А мелкие конфликты — так они бывают и не в тюремных квадратах. Если же сама начнешь провоцировать потасовки — тебе и достанется. Здесь видеонаблюдение в любой точке, за малейшее нарушение дисциплины не только физическое наказание, но и удлинение срока пребывания. Служим во имя порядка, а здесь эпицентр порядка. Все ясно?

Я кивнула. Она, судя по всему, была хорошим человеком. Скорее всего, способным на жестокость, но не применяющим эту жестокость без надобности. Особо опасные преступники, как и все оборотни, содержались в другом квадрате. А здесь, насколько я поняла, сидели или пока только обвиняемые, как я, или виновные в мелких правонарушениях. Когда мою вину докажут — а в этом уже сомнений не оставалось, то меня могут здесь и не оставить: торговля психотропами не приравнивается к убийствам и изнасилованиям, но торговля психотропами на территории государственного учреждения, к которым академия военно-полицейских сил относилась в самую первую очередь, — это уже совсем другая песня.

Надзирательница закрыла решетку, но остановилась перед выходом: