Сергей Ванин - Стражи времени

— Мы с Шалым, простите, Василием, повели себя как форменные идиоты.

— Я ему говорил, — вступил в беседу Борзяк. — Хотя бы для острастки в воздух пальнуть надо было бы. Какой-то минуты не хватило.

— Вот чёрт! — Бородин стукнул кулаком по столу. — Как же его теперь доставать оттуда?

— Хорошо хоть аппаратура, которую этот немецкий умелец собрал, к нам попала, — Зубарев встал из-за стола, за которым пил чай с вишневым вареньем. — Язёв вызвал меня и Амира Явлоева к себе. Он очень обеспокоен тем, что Отто фон Шлёсс исчез и, когда поступил звонок от дежурного по отделению, которое контролирует территорию парка культуры, лично туда выехал.

— Что же было дальше? — поинтересовалась Таня, ставя на стол вазочку с сушками.

— Милиционер, который дежурил в тот день, видел двух людей, которые пробирались в парк через оторванные прутья ограждения. Сержант патрулировал там, гоняя безбилетников, стремившихся бесплатно попасть в парк, — Антон усмехнулся. — Этих двоих взрослых мужиков, нырнувших на территорию парка через дыру ограждения, за безбилетников принять было сложно. Этим занимаются, в основном, школьники, пацаны. А эти прошмыгнули в парк через раму и тут же исчезли. Милиционер, увидев загадочную аппаратуру, тут же сообщил начальству, а те, в свою очередь, проинформировали чекистов, которые активно искали сбежавшего фон Шлёсса. Полковник Язёв — умный мужик. Он сразу вспомнил доклад своего агента и, сопоставив факты, пришел к выводу, что фон Шлёсс и его подручный перебрались во время, которое было указано в окошечках прибора. А сам прибор был собран Куртом по чертежам профессора Линке. Чертежи я собственноручно, спасая собственную шкуру, выдал абверовским недобиткам, — Антон, опустив голову, замолчал.

— Как вы могли, Антон, пойти на такое предательство? — воскликнул профессор. — Всё это может обернуться настоящей бедой и концом света. Теперь всё смешалось, и я не знаю, что же предпринять в сложившейся ситуации.

— Моё предательство — мой крест, — Антон поднял на профессора глаза, полные боли. — Я не могу с этим жить и вот до сих пор мучаюсь …

— Хватит, Антон, не время сейчас, — прервал его Бородин. — Профессор, я вижу только один выход — мне необходимо срочно отправиться на помощь Воронцову, попытаюсь вытащить его из этой передряги.

— Я с тобой! — неожиданно подал голос Борзяк. — Нужно вызволять «начальника», тем более, он мне слово дал «краями разойтись».

— Тогда так, — Бородин заходил по комнате. — Профессор, вам необходимо будет подготовить аппаратуру. Пусть день перехода будет тот же, а время установим то, когда Сергей не успел шмыгнуть в рамку вслед за вами и Василием.

— Не знаю, как у нас всё это получится, — в сомнении покачал головой Линке. — Мы с Вахтангом никогда не проводили повторные перемещения.

— А в чём сложность? — удивился Бородин. — Главное понять принцип изменения времени. А там всё равно, в прошлое, в будущее, хоть по сто раз в один и тот же день перемещайся, главное, чтобы аппаратура исправно работала. Здесь, профессор, вы все гениально придумали. Так, что не скромничайте. Это поистине величайшее изобретение.

— Да как вы, Семён, можете рассуждать о том, в чём практически ничего не смыслите, — Линке чуть не задохнулся от негодования. — Перемещение во времени — это сложный и непредсказуемый процесс. Если бы это было так просто, то, вернув время вспять, я бы оживил Вахтанга. Отправившись в прошлое, вернулся в те годы, где моя жена была ещё жива и здорова, и попытался бы прожить свою жизнь снова, избегая трагических событий. Но, к сожалению, это не возможно.

— Почему? — спросил Семён.

— Я не Господь Бог, — Иван Фридрихович поднял на Бородина печальные глаза, увеличенные стеклами очков. — Я всего лишь учёный, находящийся в самом начале трудного и опасного пути. Даже мои коллеги из времени, откуда пришел Воронцов, не могут до конца разобраться в этом сложном вопросе. Не могут искусственно синтезировать кристаллы времени, допускают ошибки при перемещении своих агентов. Но они идут вперед, и это прекрасно!

— А почему, когда я отправил на тот свет Отто фон Шлёсса, ударив его в сердце заточкой, умер и молодой Отто, тот из 39 года, правда, от сердечного приступа? — спросил Борзяк.

— А ведь он не был больным человекам, наоборот, напротив, был молодым мужчиной, спортсменом, — поддержал Василия Антон Зубарев.

— Не знаю! — профессор протер стекла очков. — Давайте заниматься спасением Воронцова.

— Перемещение назначено на завтра! — закрыл дебаты Бородин. — Место проведения перемещения то же — ЦПКиО. Нескучный сад. Я уверен, всё пройдет успешно. Пойдём я и Борзяк. Ничего, кроме оружия брать с собой не будем. Оденемся в гражданское.

— А зачем оружие брать? — заинтересовался Борзяк. — Если стрелять в тогдашних мусоров всё равно не будем.

— Для уверенности, — ответил Бородин, заканчивая разговор.

Давайте сделаем так, — предложил Зубарев, — заночуем все здесь, у профессора. Утром я двину к Язёву. Полковник, думаю, распорядится не мешать нам. Но мне придется посвятить его в смысл происходящего, тем более, что после смерти Вахтанга, именно он будет, скорее всего, курировать исследования профессора.

— Не знаю, не знаю, — засомневался Бородин. — Впрочем, попробуй, чем чёрт не шутит. Может что-то у тебя, Антон, и получится. А сейчас пора спать, завтра будет трудный день. Профессор и Таня спят в одной комнате, Антон и Василий — в другой. А я, так и быть, на полу в кухне кемарить буду.

Борзяк не спал. Лежа на полу в комнате, где им с Антоном постелила Татьяна, Василий смотрел в темный потолок и размышлял. Тридцати еще нет, а нагородил уже, на десять жизней хватит и, в основном, грабил да убивал, убивал да грабил, да еще у немца в шестерках ходил. Чёрствый стал, как сухарь. С детства никого не любил и его никто не любил. Толком не улыбался в жизни ни разу. А с чего улыбаться-то было? Нечего и вспомнить! А вообще, что можно вспомнить из его жизни? Как пацаном Таню, дочку профессорскую, в приюте от таких же, как он, сирот, защищал? Или, как Тоню, повариху из партизанского отряда, не уберёг? Он вспомнил Тонину виноватую улыбку, взгляд, который она бросила на него, Василия, когда умирала от фашистской пули на снегу в подмосковном лесочке. Сколько любви и жалости было в этом последним девичьем взгляде. Не к себе, уходящей, а к нему, остающемуся жить мерзавцу. Василия передёрнуло, раньше он ни на что не обращал внимания, живя одним сегодняшним днём, не вспоминая прошлое, не задумываясь о будущем. Теперь встретив, вновь обретя Таню, человека, который в нём нуждался, он стал мыслить по-другому. Изменился, сам, того не желая.

Поздно, Вася, поздно! Как ты объяснишь ей, что делал всё это время? Как она воспримет твоё истинное лицо, если тебе самому на себя смотреть теперь страшно? Была раньше мысль, использовать профессорское изобретение, да махнуть в лихие девяностые, в Россию, в Москву! Там он быстро бы своим стал, Одной рукой на курок жми, другой — деньги пересчитывай. Сколотил бы банду из таких же отморозков, да начал бы небо коптить. Тамошняя жизнь, как раз для него. Очень подошла бы. Раньше так думалось, а вот теперь сомневаться Василий начал. Надоело по колено в крови ходить, что он, упырь, что ли?