Сергей Ванин - Стражи времени

Антону уже было абсолютно все равно. Он понял, что все его усилия тщетны. Майору на него, бывшего старшего лейтенанта Зубарева, плевать с высокой колокольни. Сейчас следователь уйдет, Антона подлечат, а через недельку, другую, поставив на ноги, и, допросив в последний раз с пристрастием, расстреляют где-нибудь в подвале. Потом приедет труповозка, труп Антона в числе многих других тел, погрузят и увезут хоронить в какую-нибудь огромную вонючую яму, которая в официальных гэбешных отчетах именуется местом общего захоронения осужденных за бандитизм и шпионаж. Жена и дочка никогда ничего не узнают о нем. Будут тщетно надеяться и ждать. А потом, разом лишившись жилья и сытного пайка, будут влачить жалкое существование. Эх, зря решил он пойти на эту службу, был бы простым советским служащим или работягой, глядишь, и кое-как прожил бы. Правда, сейчас сидел бы рядовым в каком-нибудь окопе или, вообще, сложил бы уже голову на поле брани. В общем, куда ни кинь, везде — клин.

Майор же, положив ногу на ногу, сидел на табурете и с интересом смотрел на убитого горем Антона.

«Радуется, майор. Расколол меня до пупа. Все выведал. Теперь и расстрелять можно», — думал Зубарев. Его вдруг захлестнула дикая злоба. Он закрыл глаза, пытаясь заставить себя молчать, но злость душила его, не давая дышать.

— Как дела, старлей? Чего замолчал? — майор издевался уже открыто. Разговор по существу был закончен, и он просто изводил Антона, получая своё садистское удовольствие.

И Антон не сдержался.

— Хорошо дела! Сука, ты тыловая! Сидите здесь в тепле, в сытости, людям жилы на кулак мотаете. Где были, что делали, врагов народа ищите. Да главные враги у народа — это вы! Как воевать — вас нет! А ты в атаку ходил? А ты танк немецкий хоть раз видел? А ты знаешь, как народ, да хоть взять тех же зэков вчерашних, на фронте упирается? Сколько гибнут, а, сколько еще погибнут! А вы жируете на своих пайках, — Антон вдруг подумал, что почти слово в слово повторяет монолог пьяного эпилептика, капитана Седых, которого они вместе с рядовым Бородиным, сбив с ног, вязали по рукам и ногам во время службы Антона под Киевом. — Да ты хоть одного живого немца-то видал, а, майор?

— Видал, видал, Антон и не одного, а многих видал, — следователь приблизился почти вплотную к Антону, который после своей гневной речи лежал без сил. — Я, Антон, и сам немец. Я — майор, но не советской, а немецкой армии. А ты теперь — мой помощник, добровольный помощник, заметь, всё, что ты мне рассказал, было сказано тобой добровольно и без понуждения.

Антон широко открыл глаза, теперь он смотрел перед собой и не видел лица собеседника, огни какого-то бесовского пламени плясали перед глазами Зубарева.

— Как так? — только и вымолвил больной.

— Да вот так! Маскарад это все! — немец подбросил в руках чекистскую фуражку. — Это немецкий госпиталь. Рядом с лазаретом хозяйственная постройка, которую специально для тебя оборудовали в отдельную палату. Лечили тебя, кстати, по-настоящему и выхаживали кропотливо, никаких лекарств не жалели. Немецкий врач не понимает по-русски, поэтому молчал, как рыба. Я — профессиональный разведчик, свободно говорю на русском, английском, французском, испанском языках. А что ты хочешь? Я получил прекрасное образование, моя бабушка, к тому же, была из России.

— А как я здесь оказался? Я помню бомбежку поезда, дальше — провал.

— А дальше на сцене появился твой покорный слуга. Ты, Антон, плох был очень. А я тебя привез в госпиталь, обеспечил палату, обстановку соответствующую, — немец ткнул в портрет Сталина, приколотый к стене. — Врача приставил, лекарствами редкими обеспечил. А уход? Ты в своей советской больнице сдох бы давно, а у меня — на ноги скоро встанешь. Нужен ты мне, Антон.

— А откуда вы про отца и мать все узнали? Я ведь этого вам не рассказывал, — Антон все не мог поверить в происходящее, разум отказывался понимать, что все это происходит наяву и с ним.

— Бредил ты, Антон. Ты, ведь, больше месяца меду жизнью и смертью болтался. За это время ты много чего наговорил. Я приказал своему помощнику, Курту, записывать твой бред. Курт — фольскдойч, перемещенный немец, русский знает отлично. Он и сиделкой у тебя был, выхаживал тебя, записывал твои мысли сокровенные. Я же на досуге весь твой бред разложил по полочкам, систематизировал. Но это были лишь наметки, обрывочные сведения, по которым нельзя составить четкую картинку, зато на эти обрывки можно опираться, допрашивая человека. Я допросил тебя. Припугнул, как следует, выяснив твои болевые точки. Ты очень боишься за жену и дочку. Причем своих, гэбешных товарищей ты боишься даже больше, чем нас, немцев. Ты зря пошел на эту службу, Антон, тебя легко можно расколоть. Я сразу просчитал линию твоего поведения. Устроил этот маскарад с переодеванием и допросом, а ты сразу и вывалил всё, что знал. Чекист из тебя дерьмовый и, если бы не твои сведения о научных разработках некоего профессора и твоего шефа, как его?

— Дадуа, Вахтанга Дадуа, — еле слышно выговорил Зубарев.

— Да, Вахтанга Дадуа! Если бы ты не догадался рассказать мне об этих исследованиях, я бы тебя, скорее всего бы, расстрелял бы прямо сейчас. А так, твоя болтливость спасла тебе жизнь. Я сделаю так, что ты вернешься в Москву. А уж ты постарайся попасть обратно на службу к своему благодетелю.

— Так Дадуа не арестован вовсе? — Антон все еще не понимающе смотрел на Отто фон Шлёсса.

— Про арест Дадуа я сказал тебе, естественно, неправду. Я и про Дадуа-то только от тебя узнал. Я правильно рассчитал, услышав, что твой шеф оказался врагом народа, ты тут же принялся выбалтывать то, что знал, по ходу дела, пытаясь облить Дадуа грязью, а себя, естественно, обелить. Ты — трус, Антон.

— Я боялся не за себя, а за своих близких.

— Это неважно, мой друг, ты струсил. И значит, с тобой можно иметь дело. Когда ты будешь мне нужен, я, или мои люди дадут тебе знать об этом. И ты скажешь мне, то, что будет интересовать меня на тот момент, когда в тебе возникнет потребность. Из таких людей, как ты, получаются отличные информаторы.

Антон испытывал острую жалость к себе. Так глупо попался, и с другой стороны, какой у него, Антона, есть еще выход? Можно, конечно, послать этого немца, плюнуть ему в лицо и сдохнуть героем. Но что это даст? А можно попытаться обмануть судьбу, сейчас для вида согласиться на сотрудничество, а потом, может быть, и не понадобится ничего делать?

Немец молча смотрел на Антона и, казалось, читал его мысли.

— Да, Антон, — фон Шлёсс сделал вид, что забыл спросить о главном. — А ты, сможешь по возвращении в столицу попасть на прежнее место службы и быть рядом с этими исследователями времени?

— Конечно, это совершенно точно. Дадуа ценит меня. А потом, у Вахтанга железное правило — чем меньше людей знают о его занятиях, те лучше. Если я вернусь, то непременно окажусь в помощниках у Вахтанга и этого профессора, — Антон старался убедить немца в своих словах, приводя все новые и новые доказательства своей незаменимости.