Даррен Шэн - Город Змей

Мы бродим по городу уже два часа и еще никого не убили. Я вижу растущее нетерпение Вами. Я не стал бы возражать против того, чтобы он нашел себе жертву, — хочу убедиться, что он будет вести себя в рамках разрешенного и не устроит бойни, но я не собираюсь убивать того, кто не заслуживает этого.

Наконец, спустя полчаса, мы замечаем шайку из пяти юнцов, которые издеваются над стариком. Рядом — старушка, вероятно его жена, она лежит на мостовой, изнасилованная и жестоко убитая, и ее обнаженное тело представляет собой кровавое месиво.

— Мочить? — вежливо осведомляется Вами, пробуя пальцем один из ножей, которые взял у меня на кухне.

— Мочить, — злобно соглашаюсь я.

— Позволь мне начать первым, — говорит он, подходя к краю крыши и кладя в карман солнечные очки, которые я дал ему, чтобы скрыть его зеленые глаза. — А ты стреляй в тех, кто захочет убежать.

Я предполагаю, что Вами спустится по идущей сверху вдоль стены металлической трубе, но он просто делает шаг с крыши, пролетает три этажа и приземляется, как кошка, уже готовый к схватке.

Я испытываю искушение совершить такой же эффектный прыжок, но вероятность попасть в больницу со сломанной ногой останавливает меня, и я использую водосточную трубу.

К тому времени, как я достигаю земли, двое из шайки уж корчатся в пыли с перерезанным горлом. Вами подскакивает к третьему, заносит нож, словно собираясь ткнуть ему в лицо, потом делает молниеносное движение вниз, хватает пенис и яички парня (тот без брюк и его причиндалы красны от крови старой женщины) и отсекает их.

Когда Вами поворачивается к четвертой жертве, пятый юнец пытается удрать. Он во весь опор мчится мимо того места, где в тени дома стою я. Я протягиваю руку с крепко зажатым в ней очень острым ножом и наотмашь провожу по его шее. От его скорости лезвие глубоко входит в плоть, и он тяжело плюхается на землю. Из разрезанной артерии, пульсируя, бьет вверх струя яркой крови, тело корчится в конвульсиях.

Оторвав взгляд от умирающего парня, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не нуждается ли в помощи мой отец: он уложил четвертого юнца и вернулся к третьему, чтобы забить ему в рот отрезанное мужское достоинство. Затем он делает несколько шагов в сторону, намереваясь помочь старику. Тот еще жив, но один его глаз выбит, а на груди и животе страшные раны.

— Я вам помогу, — кидаюсь к нему я, когда он пытается подняться на ноги.

— Эльза, — хрипит он, умоляюще глядя на меня.

— Мертва, — говорю я, поддерживая его за плечи и на глаз пытаясь определить тяжесть его ран.

Он повисает у меня на руках.

— Они хотели денег… — он всхлипывает, — я дал им денег. Но им… было недостаточно. Они вытащили нас наружу и…

— Попытайтесь успокоиться. Вы будете жить, но только если…

— Нет, — он задыхается, — зачем… ведь Эльза…

Я колеблюсь, но очень недолго.

— Вы уверены?

Он пристально смотрит мне в глаза, понимает мое намерение и спокойно улыбается. Я делаю все быстро и безболезненно, потом кладу его рядом с женой и закрываю ее тело обрывками одежды, которые нашел рядом.

— Трогательная сцена, — бормочет Вами.

Он стоит как раз позади меня.

— Я думал, что ты больше времени потратишь на свои забавы, — говорю я, вытирая руки о рубашку.

— Да, я жестокий мальчик. Возможно. Но не стоит жаловаться — ночь только началась, и найдется еще с кем разобраться. — Он переступает через мертвую пару и изучает мое лицо. — Ты убивал хладнокровно, Эл, мой мальчик. Хвалю.

— Я сделал то, что должен был сделать.

Он прочищает горло.

— Возможно, это бестактный вопрос, но могу я спросить, сколько народу ты пустил в расход за все эти годы? — спрашивает он.

— Я давно сбился со счета.

— Сто? Двести? А может, больше?

— Я не подсчитывал. Я убиваю, когда должен это сделать, но мне это не доставляет удовольствия.

Вами не может скрыть разочарования.

— Нет того прогресса, на который я надеялся, — бормочет он. — Ты живешь со смертью, но не любишь ее. Чтобы действительно стать похожим на меня, ты должен наслаждаться каждым убийством. Механически убивать недостаточно. Ты должен любить свое дело.

— Если бы так было, я бы реально стал тобой. Тогда бы я не думал ни о чем другом, кроме убийств, и причина, по которой я это делаю, не имела бы значения.

— Какая же это причина?

Я дотрагиваюсь до пальца, висящего у меня на шее:

— Помнишь некоего Билла Кейси?

— Полицейский, — задумчиво произносит мой отец. — Я вспоминал его иногда после того, как священники воскресили меня, но моя память после всех этих смертей и воскресений, к сожалению, не стала лучше.

— Когда вспомнишь, кто он такой, тогда узнаешь, почему мне пришлось превратиться в тебя.

С этими словами я направляюсь к ближайшему дому, чтобы продолжить путешествие по крышам, оставляя его размышлять над этой загадкой.

Мы рыщем по городу, вмешиваемся, защищаем и убиваем до самого рассвета субботы. Мы сводим наши разговоры до минимума, совещаясь, только когда приходится лишать кого-то жизни. Я чувствую, что Вами ломает голову, пытаясь вспомнить что-нибудь о Билле, но больше об этом не спрашивает. Точно не знаю, сколько человек мы убили — я разрешаю своей памяти не запоминать деталей, — но что-то между пятнадцатью и двадцатью. Все были виновны. Все честно заслужили свою участь.

Когда восходит солнце и город впервые успокаивается со времени начала беспорядков, Вами возвращает мне солнечные очки и парик и говорит, что ему лучше вернуться под землю.

— Виллаки не обрадуются тому, чем я занимался всю ночь, но им придется это пережить. Однако, если я буду отсутствовать слишком долго, они могут вернуть меня самым неприятным способом — взять и уничтожить.

— Они могут убить тебя даже на расстоянии?

— Увы.

— Каким образом?

— Если бы я знал, то не унижался бы так перед ними, — рычит он. — Но если мне удастся разведать источник их могущества, ты сразу это поймешь, потому что улицы будут завалены трупами этих белоглазых упырей.

— Как думаешь, что они предпримут после того, как я снова ответил им отказом?

Он пожимает плечами:

— Они устроили побоище в одной части города, пытаясь подчинить тебя. Может, теперь они подожгут то, что осталось.

— Эффект будет тот же.

— Это их дело, не мое. — Он протягивает мне руку. Сначала я не беру ее, но потом вспоминаю, что он сдержал свое слово ночью и его помощь оказалась неоценимой. — Наши тропинки скоро снова пересекутся, Эл, мой мальчик, — предсказывает он, когда я пожимаю ему руку.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Может, снова поохотимся. Эта ночь была для меня таким наслаждением!

— Посмотрим, — бормочу я, выдергивая руку и отводя взгляд. — Ты помог мне, я ценю это, но пойми, я не такой, как ты. Я делаю это только потому, что…