Мариэтта Шагинян - Месс-менд

- Придержи-ка балаболку,- прервал Сорроу, нахмурившись.- Английская леди Кавендиш… это, Минни, интересная история…

Валяй все, что с тобой случилось, по порядку.

Минни Гербель уселась поудобней, скрестила худенькие ручки на животике, что было ее излюбленной позой, и обстоятельно рассказала Сорроу все свой приключения.

- Гм! - разразился наконец Сорроу после долгого молчания.- Кувыркалась под потолком! А бродяги, ты говоришь, вели прелюбопытный разговор?

- Ну да, они интересовались, майором да еще какой-то собакой, про которую узнали, будто она жива.

Сорроу вскочил, как ошпаренный.

- Собака! - пробормотал он взволнованно. - Эге-ге-ге-гe, голубчики! Минни, сиди тут безвыходно и не отворяй, кто бы ни постучался. В шкафу хлеб и колбаса, в углу - корзина с бутылками. Они, положим, пустые, но если опрокинешь каждую из них в глотку, так что-нибудь перекапнет. С этими утешительными словами он схватил шапку, нахлобучил ее, заложил руки за Спину, и только направился к двери, как Минни сердито преградила ему путь.

- Эй, дядя Сорроу,- шепнула она укоризненно, - вы оставляете меня без всякого разъяснения. Что это за место ? Кто его хозяин?

Сорроу посмотрел на девушку сверху вниз, как глядят на воробья, подскочившего к самому носу, и медленно ответил:

- Что это за место? Кабачок «Кошачий глаз» в городе Вене, па углу Штумгассе, возле Гагенских оврагов. А кто его хозяин? Это, девушка, хотел бы я пожертвовать любой из наших вечерних газет, живущей на премии, в виде хорошенького вопроса своим подписчикам. Смело можно пообещать за разгадку десять Тысяч пар подтяжек, дюжину велосипедов, тринадцать зубоврачебных кресел и даже полное прекращение своей собственной газеты, без всякого страха, что бы хоть одна живая душа могла когда-нибудь разгадать.

Оставив Минни с открытым ртом не столько от смысла этого спича, сколько от необычайности подобного красноречия в его устах, он быстро выбегал из каморки.

Маленькая комсомолка задумчиво покачала головой. Положение вещей начинало ей сильно не нравиться. Прежде всего она заперла дверь, насторожила уши и убавила свету в крохотной газовой горелке. Потом полезла в шкаф и вытащила оттуда огромный кусок колбасы с крохотной корочкой хлеба. Прикинув одно к другому и философски сощурившись, Минни решительно перерезала колбасу пополам, раскрыла ее, спрятала в серединку хлебную корочку и, устроив себе тaким образом бутерброд, хотя и противоречащий всякой теории, но зато отлично согласованный с практикой, запустила, в него обе половинки челюсти. Съев бутерброд, она перешла к пивной корзине, как вдруг в дверь раздался тихий и вкрадчивый стук:

«Стучи себе, сколько влезет!» подумала Минни.

Стук повторился.

Минни преспокойно опрокидывала одну бутылку за другой над собственным ртом и, сев на кровать, слушала стук точь в точь с таким видом, как если б это была воскресная проповедь социал-демократа. Губки ее сложились в бантик, глаза прищурились, одну прядь волос она положила себе, в рот и прикусила губами.

- Тук-тук-тук!

- А ну тебя!

- Тук-тук-тук!

Неожиданно, как начался, стук прекратился. Минни! насторожилась. За дверью послышались тихие, крадущиеся шаги.

Минни взрогнула.

- Сиди смирно!-цыкнула она сама на себя и хотела было залезть на постель, как вдруг вместо этого подобрала со стола длинный ножик, которым резала колбасу. Потом шагнула к двери, скинула крючок и…

«Это западня», сказал кто-то в самой глубине ее сознанья, прежде чем она перешагнула через порог. Ножка Минни Гербель, поднятая вперед, тотчас же дернулась обратно, руки снова схватили крючок, но было поздно. Чья-то страшная, мясистая туша ввалилась в комнату, опрокинула ее на пол, затоптала ногами, отыскала горло, открыла ей рот и забила его отвратительным кляпом.

Не прошло и секунды, как Минни Гербель была связана то рукам и ногам и в светлеющем предрассветном сумраке перенесена через пустынную, грязную уличку.

- К Гонореску!- произнес бархатный голос, шныряя ее на сиденье маленького автомобиля. - Живей!

Автомобиль зашипел! и прыгнул. Последнее, что могла увидеть Минни,- был толстый, огромный человек, говоривший бархатным голосом. Он не походил ни на мужчину, ни на женщину. Лицо его обвисло складками, как у бульдога, а длинный бабий кафтан перетянут на талии кожаным поясом,. какой носят монахи капуцинских монастырей.

В ярко освещенном зале гостиницы «Поммер», занимаемой знатным румынским вельможей, сидел чахоточный секретарь Врибезриску и сиплым голосом читал вслух.

Его патрон, холостой князь Гонореску, страдал очередным приступом бессонницы; происходившей с ним на почве горестных размышлений о невозможности достойно продлить столь знатный род, как его собственный, на протяжении трехсот лет четырежды роднившийся, с императорскими домами. На этот раз гордая мечта князя в свою очередь породниться с императорским домом, подогретая вдобавок скверными обстоятельствами у Гогенцоллернов и Романовых, потерпела жестокое крушение - две намеченные им невесты предпочли: одна - сделаться владелицей бюро по выдаче оправок на предмет покупки художественных ручек для тростей и зонтиков, а другая - позировать перед американским трестом реклам для клейма на ярлыках новей системы вентиляторов. Горе было так сильно, что его сиятельство не спал уже третью ночь.

Он лежал в настоящую минуту на широком ложе под шелковым балдахином. Рядом с ним стояли три детских кроватки, куда каждую ночь с большой помпой укладывали сапоги его сиятельства, брюки его сиятельства и визитку его сиятельства, предварительно сложенные вдоль шва и опрыснутые из пульверизатора. Дело в том, что князь Гонореску до обморока боялся вешалок и при виде собственного платья, повешенного хотя бы в шкафу, способен был заболеть острой пищеварительной диспепсией.

- Читай, Врибезриску!-тоскующим голосом произнес он, когда секретарь остановился, чтобы откашляться.

- «К…княгиня…» кха, кха! - сипло пробормотал Врибезриску,- «княгиня Аменогамия Гонореску, урожденная принцесса Пидхвист, проходя мимо японской вазы синьора Лучелио, спросила, сколько стоит, и, по словам кастеляна замка, опустила вазу себе в карман, посмотрев во все стороны. Это и было, причиной знаменитого, иска Лучелио к Гонореску, поданного четырнадцатого дня января месяца, года…»

- Пропусти!

Секретарь быстро моргнул красными веками и пропустил две-три страницы семейной хроники и родословной великих князей Гонореску, служившей единственным чтением для последнего отпрыска этой фамилии.

- «Князь Горностай Гонореску, старший в роде,- засипел секретарь,- любил подшучивать над молодыми поселянками, встречая их где-нибудь поблизости замка. Очевидны свидетельствуют, что князь Горностай при виде оных отменнее всего любил расстегнуться и приступить к…»