Виктория Шваб - Архив. Ключи от всех дверей

Линдс : Кто это?

Мак : Ха-ха

Линдс : Маккензи Бишоп, которую я знаю, сроду сама не позвонит, и уж тем более не напишет.

Мак : Люди меняются.

Линдс : Если ты и изменилась, то наверняка ради того парня с подведенными глазами, верно?

Мак : Нет.

Линдс : Ладно, я тебя прощаю.

Я закатила глаза и сунула телефон в карман. Глубоко вдохнув, я открыла дверь в здание администрации и оказалась в просторном стеклянном вестибюле, откуда во все стороны расходились коридоры. Я быстро нашла главный офис, где женщина с удивительно тугим пучком волос выдала мне расписание занятий. Обратно я хотела пойти тем же путем, каким пришла, но меня провели через вереницу дверей в большой холл, где толпились студенты. Что делать дальше, я понятия не имела. Стараясь держаться от всех подальше, я снова и снова повторяла себе: « Я ни за что не достану карту, я ни за что не достану карту, я ни за что не достану карту ». Я заранее изучила план кампуса, честно. Но сейчас я с ног валилась от усталости. Кроме того, даже если ты прекрасно ориентируешься в пространстве, здесь, как и в Коридорах, надо обойти все самой, чтобы запомнить, где что находится.

– Это через одно здание отсюда, второй коридор, третья аудитория по левой стороне, – прозвучал голос справа. Я обернулась и встретилась взглядом с каким-то парнем. Судя по золотым нашивкам на черной рубашке, он учился на четвертом курсе.

– Прошу прощения?

– Алгебра и тригонометрия у Брэдшоу – это в математическом корпусе, в 310-й, – пояснил он, кивая на листок, который я держала в руках. – Извини, я случайно увидел. И мне показалось, что ты не знаешь, куда идти.

Я сложила листок и убрала в сумку.

– Это так заметно? – спросила я, стараясь чтобы мой голос звучал беспечно.

– Ну, ты стоишь с испуганным видом посреди административного корпуса, держа в руках расписание… – усмехнулся он. – Я не виноват в том, что мне захотелось тебе помочь!

В нем как-то по-особенному подкупало буквально все: и темные волосы, и глубокий загар, и золотистые глаза, и широкая улыбка. Но затем он в один миг разрушил это впечатление, когда сказал:

– Разве я мог не поспешить на помощь милой даме, попавшей…

Воздух как будто стал ледяным.

– Я не милая дама, – произнесла я без намека на шутку. – И уж точно не попала в беду, если ты это собирался сказать.

Он осекся, но и не подумал отступить, наоборот, его улыбка стала мягче и искреннее.

– Значит, то, что я сказал, прозвучало по-идиотски, да? Давай тогда начнем сначала. – Он протянул руку. – Меня зовут Кэш.

– Маккензи, – сказала я и тоже подала ему руку, приготовившись услышать шум. Меня накрыло громким (живые всегда ужасно шумят), но на удивление мелодичным звуком. Смесь джазовой музыки и смеха. Рукопожатие закончилось, и звук стих. А в следующий миг зазвенел первый звонок, эхом прокатившись по коридорам.

Ну вот и все. Началось.

– Идем, я провожу тебя в аудиторию, – предложил он.

– Это совсем необязательно.

– Знаю. Но я буду рад помочь.

Я замешкалась. Что-то неуловимое в нем напоминало мне Уэса. Может, то, как он стоял или улыбался? Если я сейчас ему откажу, это наверняка привлечет еще больше внимания – на нас и так поглядывали студенты, спешившие мимо. Поэтому я кивнула:

– Ну хорошо, веди.

И тут же пожалела об этом. Пока мы шли, Кэш останавливался буквально на каждом шагу, чтобы поздороваться и обняться со всеми, кто попадался навстречу. Но что было хуже всего – он знакомил меня с каждым встречным, привлекая к моей персоне всеобщее внимание.

Первый звонок уже стих и коридоры опустели, но приятели Кэша охотно останавливались, а то и делали с нами несколько шагов, чтобы перекинуться парой слов. Когда, миновав один из надземных переходов, соединявших здания, мы добрались наконец до математического корпуса и подошли к 310-й аудитории, у меня уже голова кружилась от всех этих заинтересованных взглядов. А затем Кэш исчез, с улыбкой бросив: «Удачи!». Я даже не успела поблагодарить его, не говоря уж о том, чтобы спросить, где будет следующее занятие.

Когда я вошла в аудиторию, шестнадцать пар глаз уставились на меня с умеренным любопытством. Преподаватель увлеченно строчил формулы на доске, на самому верху которой было написано: «Алгебра и тригонометрия». Почти все столы оказались заняты. Мне досталось место в последнем ряду, и это было очень странно, потому что в старших школах студенты обычно стараются сесть подальше, а первые ряды, наоборот, пустуют. Я села, преподаватель повернулся к классу и начал урок. Сковавшее меня напряжение постепенно исчезало. Верно говорят – ожидание казни страшнее самой казни. Так же и здесь.

Во время урока я с облегчением обнаружила, что невзирая на величественные каменные фасады и форменную одежду, это все-таки просто школа. Да, все здесь выглядит совершенно иначе, но по сути мало чем отличается от того, к чему я привыкла. Мне вдруг стало любопытно, какой урок оказался у Линдси первым. Она, разумеется, займет место в первом ряду. Интересно, кто будет сидеть слева от нее, кто будет чертить на полях ее учебников каракули, пока она не видит? Потом я подумала о том, какие предметы изучал бы сейчас Бен, но спохватилась и заставила себя сосредоточиться на уравнении, написанном на доске.

С математикой у меня всегда все было в порядке. В ней все точно и однозначно, верно или неверно, черное или белое. Уравнения… Люди – это тоже своего рода уравнения, только очень сложные и запутанные. Дед воспринимал людей, как книги, которые ждут, чтобы их прочитали. Я же представляю их скорее в виде формул со множеством переменных. Лишь сумма слагаемых всегда известна. Таким мне и слышится их шум – все, что есть в человеке, беспорядочно наслаивается друг на друга. И пока человек жив, его мысли, чувства, воспоминания хаотично перемешаны, переплетены. Но потом все это собирается и выстраивается по порядку, и тогда ты четко видишь все слагаемые этой формулы. И видишь, что они равны.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Я обратила внимание на этот звук, когда Брэдшоу делал паузы в своих объяснениях. Это тикали часы на задней стене аудитории, и услышав их тиканье, я уже не могла перестать его слышать. Надо отдать преподавателю должное – урок он вел виртуозно, я даже подумала, не обучался ли он ораторскому искусству или же он так красноречив от природы? Но почему же тогда он стал учителем математики? И все равно, даже сквозь его речь, я слышала постоянное тихое тик-так … Дед говорил, что звуки, наполняющие Коридоры, можно разделить. Зацепись за один какой-нибудь звук и вытяни его, оставляя остальные на заднем плане. Я вытянула тик-так, тик-так, так-так , и вскоре голос преподавателя стих. Единственное, что я слышала – это размеренное как пульс тиканье часов.