Софья Ролдугина - 13 кофейных историй

Вглядываюсь более пристально и вздрагиваю: там, под тряпьём, тоже девушка, но совсем молодая, почти девочка. Лицо её распухло до неузнаваемости; рука изогнута под странным углом; болезненно-бледная кожа – сплошь в подсохших кровяных струпьях, и стоит мне только осознать это, как волной накатывает солоновато-ржавый гнилостный запах.

Рваное, слабое дыхание принадлежит именно девочке. Тем, другим, дышать не нужно, кажется, вовсе.

– И зачем ты меня позвала? – спрашивает леди. Голос её холоден и отстранён.

Девушка с тёмной кожей улыбается невинно, как старуха, потерявшая рассудок и память.

– Мне показалось, что ты могла её знать.

Леди смотрит на бродяжку, распростёртую на полу, и пожимает плечами:

– Ты ошиблась.

Она шагает со ступени вбок; долю мгновения виден ещё полупрозрачный силуэт – вполоборота, с занесённой рукой; веет призрачным запахом вишнёвого табака. А потом нас остаётся только трое.

Улыбка темнокожей девушки меркнет. В рокоте барабанов мне слышится мужской голос, то свистящий, то дребезжащий, то низкий и глубокий, то режуще-высокий: «…и посей их, и взрасти их, и собери урожай, а как иссохнут они, как иссякнут они, отдай их огню, и брось их семена в землю. И взрасти их…»

А потом темнокожая спрыгивает со своего тюка и встаёт на колени рядом с бродяжкой. Гладит её по лбу, обводит скулы, касается разбитых губ.

Дымом пахнет всё сильнее.

– Они забыли тебя, оставили здесь. Ты пойдёшь со мной?

Издалека доносится женский крик – надрывный, полный ужаса; он сливается с рокотом барабана, с пробирающим до костей «…а как иссохнут они, как иссякнут они…», и с неровным дыханием бродяжки.

Надвигается что-то страшное – настолько неимоверно жуткое, что я не выдерживаю. Отталкиваюсь ногами, что есть силы – и взмываю, точно всплываю со дна. Сквозь искрошенную каменную кладку, сквозь ревущий огонь, и проваленную сцену в клубах дыма, и обугленную лестницу, и девичий будуар – когда-то устеленный голубыми шелками, а теперь чёрный, чёрный; мимо искажённого девичьего лица, знакомого и незнакомого одновременно, сквозь облизанный пламенем потолок, через наклонные балки, дрожащую крышу, по которой улепётывает драная кошка, выше, выше…

Горло сводит; я раскашливаюсь, жмурюсь, утираю непрошенные слёзы, но когда снова открываю глаза, то обугленные развалины подо мною уже топорщат рёбра балок, а дым обращается вонючим эйвонским туманом.

«Театр Уиллоу», – шепчет ночь над Бромли.

На выщербленной мостовой напротив театра замерла женщина в жёлтом платье; за спиной у неё большая плетёная корзина, а в корзине – два мальчика.

Я перевожу взгляд в сторону – и вижу, как в конце улицы с подножки кэба спрыгивает девушка, прижимая к груди что-то чёрное, металлически блестящее.

Вглядываюсь в её лицо.

Вспоминаю, кто я.

И спокойно открываю глаза.

Моя собственная комната выглядела пугающе чужой. Ловец снов раскачивался в изголовье кровати, точно от ветра; лопнувшие нити свисали с почерневшего кольца основы.

– Интересно…

– И это первое, что вы говорите, очнувшись, – нервно усмехнулся Лайзо. Я скосила на него глаза и с трудом удержалась от гримасы: в голову точно пружинами ввинчивалась боль.

– Сколько прошло времени?

– Почти час, – откликнулся другой голос, нежный, девичий. Мне с трудом удалось узнать его.

– Юджиния, – выдохнула я и попыталась встать, опираясь на постель. Руки тонули в перинах. – Юджи, как ты себя чувствуешь? Что произошло?

– Ох, леди Виржиния… Такой страх тут творился… такой страх!

Она обняла меня, помогая хотя бы сесть – для начала. Тело сковала болезненная слабость. Всё вокруг казалось ненастоящим, и люди, и предметы. Лиам, замерший в изножье моей кровати, напоминал куклу. Юджиния – призрачное видение, мираж, и даже тёплые её руки не могли разрушить этого впечатления. Лайзо, в нарушение всех мыслимых правил, стоял около моей кровати, опираясь рукою на изголовье. Впрочем, некому было попенять на такое бесстыдство – больше никто не нарушал покой моей спальни.

Лишь два ребёнка, я и он.

– Где миссис Мариани? И Мэдди?

– Паола Бьянки в своей комнате. Спит, – коротко ответил Лайзо и отошёл к рабочему столу. Сцедил из глиняного кувшина дымящийся отвар через ситечко, поставил чашку на поднос и протянул мне: – Пейте. Вам силы нужны. А я покуда расскажу, что знаю.

– Будьте так любезны, – светски кивнула я, не столько для него, сколько для Юджинии с Лиамом, бледных, но отчаянно храбрящихся.

История выходила не слишком приятная.

Около десяти вечера Юджиния уложила детей спать, а сама осталась в смежной комнате – взяла книгу и решила повторить последний урок Паолы по аксонской литературе. Около половины одиннадцатого навалилась неодолимая сонная истома. Затем во входную дверь громко постучали. Удостоверившись напоследок, что мальчики крепко спят, Юджи спустилась в холл.

Оказалось, что это вернулись из кофейни Паола и Лиам.

Внезапно наверху раздался детский крик. Гувернантка кинулась вверх по лестнице, Лиам – следом. Юджиния, всё ещё сонная, замешкалась, прикрывая дверь. А когда обернулась – увидела…

– Собаку я увидела, леди Гинни, – виновато перебила она Лайзо, опуская глаза. Присловье Лиама слетело с её губ так легко, что сразу стало ясно – общаются они куда больше, чем полагается простой горничной и юному баронету. – А у меня на собак всегда такой страх был… Братика задрала большая собака, ему два годика только было, а мне семь. А эта псина точь-в-точь оказалась, как та. Большая, серо-бурая, как волк, уши обрезанные, хвост метёлкой, а пасть во всю голову. Я закричала. Собака на меня прыгнула. А дальше не помню…

– Примерещилось, – качнул головой Лайзо. – Нет внизу собачьих следов.

Что случилось потом, я знала частично.

Мы вернулись после дуэли Клэра Черри и Фаулера и обнаружили Паолу и Лиама, запертых в детской. После этого сознание меня оставило. Лайзо привёл в чувство Юджинию, отправил спать гувернантку, которая всё никак не могла успокоиться, оставил меня на попечение Лиама и отправился на кухню – заваривать укрепляющие травы из тех, что продавала Зельда.

Затем я очнулась.

– И что же мы теперь будем делать, леди Гинни? – рассеянно спросил Лиам, глядя на меня исподлобья.

Я вспомнила усталое лицо Клэра, напряжённую линию плеч Эллиса…

И она мысль поразила меня, как молния: на второй вопрос никто так и не ответил.

– Так где же Мэдди? – произнесла я тихо.

Лайзо отвёл глаза.

– Убежала она. Не доглядел… Я верну её.

Горло мне сжало чувством вины. Если бы не мой обморок, Лайзо бы никогда не позволил Мадлен скрыться. Но, выбирая между мной и ею, он не мог поступить по-другому.