Сергей Алексеев - Карагач. Книга первая. Очаровательная блудница

– Не шали! Трактористы все видят!

– Пойдем за отвал? – чужими губами сказал он.

– Там солнца нет, – капризно вымолвила Женя, еще раз его чмокнула и легла на песок. – А я позагорать хочу. Скоро будет гнусу – не продохнуть. И я останусь бледной поганкой. На прошлой практике в Казахстане была и знаешь как загорела? Среди моржей на Стрелке меня звали шоколадкой, до самого Нового года.

Потом пришли начальник драги с инженером по добыче, поглядели на клад без любопытства, посоветовали сдать в музей, но больше пялились на Женю. У начальника драги, как у комиссара, болтался маузер в деревянной кобуре, и если на рассохинский револьвер она и внимания не обратила, то тут проявила крайне игривое любопытство. Естественно, тот стал хвастать, показывать и, узнав, что у практикантки первый разряд по пулевой, преспокойно вложил оружие в ее руку. Инженер расставил на отвале мишени – два спичечных коробка и свою кепку. Отроковица тут же показала, что может не только кулаками махать: спички полетели брызгами, а кожаная кепка получила четыре пробоины, после чего инженер с гордостью ее напялил.

– Буду помнить вашу верную ручку. И нашу встречу!

– Вы что пришли-то? – Стас вышел из терпения. – Тир тут устроили…

И те наконец сообщили, что летит начальство, мол, надо запускать промывку, начали трясти бумагами. Рассохин не глядя подмахнул акт, и когда приискатели ушли, отроковица вдруг склонилась и прошептала:

– Хорошо, что они ничего не понимают! Иначе бы потребовали поделиться бесценными сокровищами. А все достанется нам с тобой! Это я их отвлекала…

Опьянев от ее дыхания, он попытался обнять, но отроковица выскользнула, отдалилась и сказала маняще:

– Не распускайте руки, молодой человек.

Они еще час лежали поодаль друг от друга и пролистывали страницы, сушили и пытались кое-что прочитать вслух. Отдельные слова поддавались, особенно быстро получалось у Жени, а Рассохин не мог сосредоточиться, косил на нее глаз и отчаянно потел. Спохватываясь, он тупо глядел на буквы как на иероглифы: незнакомое начертание знаков, какие-то крючочки, тем паче написано слитно, в строчку, слова от слова не отделить. Бумага была толстая, старая, сероватая, с какими-то водяными черточками и знаками, закапанная воском, испещренная дырочками, словно кто-то иголкой натыкал. Кое-как он прочел единственное слов:

– Рекоше!.. Рикошет, что ли?

– Это значит – «говорил»! – со знанием дела объяснила отроковица.

– Ух ты, откуда знаешь? – нарочито восхитился Стас.

– Милый мальчик, я выросла в профессорской семье, – с тоскливым неприятием проговорила она. – Оба родителя были нудными гуманитариями. Музыка, чтение, языки, правильная манера поведения… И друзья у них такие же умные и скучные. Даже священник один, отец Зосима. С ним хоть поспорить можно было…

– О чем?

– Есть ли Бог, например.

– А он есть?

– Вот сейчас и испытаем, – предложила она. – Будем гадать. Называй страницу и строчку.

– А так гадают?

– Гадают. Какая истина тебе откроется.

– Ладно, сорок третья страница, вторая строчка.

– Откуда, снизу или сверху?

– Сверху!

Страницы были пронумерованы непонятными буквами, поэтому Женя с таинственной улыбкой отлистала сорок две, нашла строчку и вдруг насторожилась.

– Что? – спросил Рассохин. – Открылась истина?

– «И убиен бысть копием, и брошен зверям лютым», – медленно прочитала она.

– Как это понимать? Как Божье провидение?

– Да ерунда, – встряхнулась отроковица. – Давай книги сушить. Только их в тени держи, видишь, листы коробятся на солнце.

– Теперь ты загадывай!

– Я уже нагадалась, – отчего-то разочарованно проговорила она. – И вообще, ты что на меня вылупился? Я же сказала – не смотри! Мне кажется, купальник всетаки спер ты!.. Отвернись!

Ей уже не хотелось играть, и Стас обидчиво отвернулся.

Они перелистали все четырнадцать книг и нашли одну красивую, с красными заглавными буквами, с такими же орнаментами-вензелями и завитушками, однако не напечатанную, а скорее разрисованную и написанную от руки, только очень мелко. Но даже и она не порадовала отроковицу.

И тут над тайгой затарахтел мелкий вертолет Ми-1, на котором летало такое же мелкое начальство. Он сел прямо на вскрытый участок, чуть не разметав ветром книги. Женя стремительно оделась, но не поспела натянуть резиновые сапоги и осталась босой. Из кабины выбрался Гузь, одетый по-полевому, с рюкзаком и карабином – прежде он летал по участкам в рубашке с галстуком, штиблетах и портфелем.

– Ты что здесь загораешь? – сразу же возмутился он. – Ничего себе, санаторий устроили! Почему раздетые в рабочее время? Сейчас сюда большое начальство прилетит! С журналистами! Телевиденье будет снимать!

И тут он увидел драгу, вернее, яркую красную надпись вдоль верхней палубы, и, должно быть, не веря глазам своим, прочел, шевеля губами.

– А это что за самодеятельность?! Кто разрешил?

Рассохину сразу не понравился настрой Гузя – приехал, понимаешь, порядок наводить перед нашествием начальства, – поэтому одеваться не спешил, а тут и вовсе не сдержался от едкости.

– Народ помнит своих героев, – язвительно произнес он.

Чем еще больше разозлил и так настеганного начальника партии. Однако хитрый этот хохол далее задираться не стал, напротив, сбавил тон и переключился на клад.

– Это что тут у тебя, Стас? – спросил будто бы заинтересованно. – Церковные книги, что ли?

– Послание потомкам, – ухмыльнулся тот, зная, что Гузь не понимает иносказательности.

– От кого послание?..

– От предков…

– Не умничай, Рассоха! Собирай и уноси религиозную пропаганду.

– Куда?

– С глаз долой! Первый секретарь обкома летит, телевиденье везет…

– Это наш клад, – обрела голос несколько смущенная Женя. – Мы из земли достали…

И на сей раз не заигрывала.

Гузь посмотрел на нее оловянными глазами, но перечить не захотел – должно быть, вспомнил фингал Репы. Однако самолюбие уже было на пределе, и не мог он перед какой-то практиканткой ударить в грязь лицом.

И еще, был уверен Рассохин, его съедала самая обыкновенная мужская зависть.

– Знаешь что, Станислав Иванович… Я на твоем заявлении дату не поставил. Так вот поставлю, с сегодняшнего дня. Доволен?

– Счастлив! – воскликнул тот. – Благодарю!

– А может, тебя по статье уволить? За прогулы и разгильдяйство?

По закону жанра противления начальнику следовало согласиться, рубануть – мол, увольняйте! И еще рубаху пазгануть [19] Пазгануть (от сев. «пазгать») – разрывать. на груди. Однако Рассохин промолчал, ибо ощутил, как горячий ком выкатился из грудной клетки и застрял в горле…

– Ходим, уговариваем его! – возмущенно заворчал Гузь, расценив его молчание по-своему. – Должности предлагаем! А он обнаглел вконец… Забирай эту мукулатуру, свою красотку и топай отсюда. Пока я добрый. Диплом и трудовую получишь у кадровички, расчет у бухгалтерши.