Томас Уилер - Арканум

Лиззи не переставала кричать, закрыв лицо руками.

– Дэн, что случилось?.. – нервозно спросил Гулливер.

– Это был человек? – завопила Селия. – Да? Человек?

Дэниел ничего не соображал. Мешали крики Лиззи и Селии.

Гулливер повернулся к заднему окну.

– О Боже, Дэн! Он лежит на дороге!

– Но я же ничего… – Дэниел смотрел на ветровое стекло. Оно все потрескалось от удара, а в одну из трещин попала прядь седых волос несчастного незнакомца.

– Он мертвый? – воскликнула Селия.

Справой стороны дверцу заклинило. Гулливеру пришлось перелезть через нее, чтобы вылезти из машины.

– О Боже мой, Боже мой, Боже мой… – причитала Лиззи.

– Девушки, прошу вас, успокойтесь! – прикрикнул Гулливер и быстро двинулся вслед за Дэниелом к распростертому на асфальте телу, куда вел широкий кровавый след.

Они осторожно обошли мертвеца. То, что человек погиб, сомнений не было. Вокруг головы уже образовалась лужа крови. Правая рука казалась в два раза длиннее левой, потому что была оторвана. Лопаточная кость белела, похожая на акулий плавник. Правое колено согнуто под противоестественным углом. Дэниел вгляделся в лицо. Рост под два метра. Седые волосы, борода. Вроде бы старик, но крепкий. Руки мускулистые, широкоплечий.

– Что же это такое, Дэн? – прошептал Гулливер.

Терзаемый виной, Дэниел опустился на колени и коснулся руки старика. Тот неожиданно застонал.

– Он живой, Дэн, – изумился Гулливер. – Дышит.

С помощью приятеля Дэниел приподнял старика за плечи и положил голову себе на колено. Веки старика задергались, а затем он открыл глаза и огромной ручищей крепко сжал предплечье Дэниела. Задвигал челюстью, роняя капли крови на бороду. Дэниел попытался отстраниться, но старик не отпускал.

– Он проник…

– Гулли, помоги! – крикнул Дэниел, стараясь освободиться от цепких пальцев старика. – Гулли…

– Он проник ко мне в сознание, – прохрипел старик, ухитрившись приподнять голову на несколько сантиметров.

– Что он сказал? – испуганно спросил Гулливер, пытаясь оттащить Дэниела.

Но старик притянул его к себе, обдав дыханием, в котором смешались запахи табака, крови и… смерти, и произнес свистящим шепотом:

– Предупреди… Арканум…

– О Боже… – Дэниел снова попытался вырваться.

Старик неожиданно разжал пальцы, голова безжизненно откинулась назад. Взгляд остановился, уставившись в бесконечность.

Последнее произнесенное им слово, «арканум», повисло в тишине, нарушаемой лишь приглушенными всхлипываниями девушек.

Неожиданно облака рассеялись, выпустив полную луну, и она озарила поверженного старика серебристым сиянием.

Стало достаточно светло, но никто не заметил, как в тени вспыхнул голубой монокль. Там притаился еще один свидетель. Он постоял несколько секунд и, взмахнув полами длинного черного пальто, бесшумно удалился, оставив после себя лишь тишину, наступившую после бурного ненастья.

Сэр Артур Конан Дойл сидел перед чистым листом бумаги. Сосредоточиться не получалось. Мешало все, даже мерное тиканье старинных часов. Он посмотрел на тигровую шкуру под ногами, обвел глазами комнату, медленно переводя взгляд с предмета на предмет.

Бильярдная в Уиндлхеме занимала весь первый этаж особняка. Она служила Дойлу также рабочим кабинетом и, если нужно, трансформировалась в танцевальный зал. Рядом с камином из красного кирпича стояли пианино и арфа его жены, леди Джин. Бильярдный стол с ножками в виде львов располагался в противоположном конце. Оружие эпохи Наполеона, которым были увешаны стены, Дойл приобрел в разное время по случаю. Впечатляла вешалка из оленьих рогов двухметровой длины. Взгляд Дойла миновал бюст Шерлока Холмса в знаменитой охотничьей шляпе и надолго задержался на портрете кисти Сидни Пейджета, на котором был изображен Кингсли Дойл в форме королевских ВВС. Ему показалось, что он смотрится в зеркало. Но не сейчас, а много лет назад, когда он был в возрасте сына. Дойл вздохнул и принялся разглядывать свои руки, чувствуя, как где-то внутри с легким скрипом открывается дверца шкафчика, выпуская на волю знакомую томительную печаль. Он дождался, когда его окатит первая волна, и снова уткнулся взглядом в чистый лист бумаги.

Зазвонил телефон. Приглушенное треньканье этого хитрого изобретения Белла неизменно раздражало Дойла. Какая наглость: человек заявляется к вам без предупреждения, требует внимания, и не важно, чем вы в данный момент заняты. А не отвечать невежливо. Дойл недовольно смотрел на телефон, постукивая авторучкой по подлокотнику кресла.

Половицы скрипнули. Он поднялся и прошел к деревянной полке над камином. Снял трубку.

– Да! Слушаю! – У Дойла была привычка кричать в телефон.

– Артур? – произнес глубокий голос.

В телефонной линии что-то постоянно трещало, но перепутать было невозможно. Говорил приятель Дойла, министр вооружения Уинстон Черчилль. Они подружились во время парламентских выборов 1900 года.

– Я слушаю, Уинстон.

– У меня новость. Боюсь, что ужасная. – Несколько секунд на линии раздавались трески. – Умер Константин Дюваль.

Из ручки на пол капнули чернила. Дойл провел ладонью по пышным усам и закрыл глаза. Плечи обмякли. Он положил капающую ручку на полку.

– Когда?

– Вчера ночью. Сбит автомобилем. В тумане.

– Боже мой. – Конан Дойл почувствовал приступ тошноты, верный спутник горя. К сожалению, за свои шестьдесят лет он переживал такое не раз.

– Артур, ты хорошо знал Дюваля. У него есть какие-то родственники?

– Вообще-то… мне неизвестно.

– Я попрошу, чтобы в Ярде разузнали, но не думаю, что им повезет больше, чем мне. У нас практически нет о нем никаких сведений.

Дойл стоял, пошатываясь. В голове мелькали какие-то образы, слова, обрывки мыслей.

– Кажется, он упоминал однажды… после поездки на Восток… что хочет, чтобы его кремировали.

– Да? Это мы можем устроить. – Черчилль замолчал. Он понимал, что Дойл располагает информацией, и ждал, когда тот что-нибудь выдаст. В конце концов не выдержал: – Что он делал в Британском музее… ночью?

– Понятия не имею, – ответил Дойл.

– Не сомневаюсь, что имеешь! – взорвался Черчилль. – Ведь вы были друзьями. Артур, старина, я жду, когда ты мне расскажешь.

Дойл вздохнул.

– Честно, Уинстон, мы уже очень давно не виделись и…

– Дюваль был выдающейся личностью! – прервал его Черчилль. – Это известно многим, но только ты знаешь, насколько эта личность была выдающейся. И обязан поведать об этом нам всем. В конце концов, хотя бы из уважения к своей стране и королю. Потому что… – Сообразив, что пережимает, Черчилль смягчился. – Я понимаю… для тебя это ужасная потеря. Вы были так близки. Но… он прожил хорошую жизнь. Каждый из нас может только мечтать о такой интересной, насыщенной замечательными событиями жизни. Ладно, созвонимся позже.