Кир Булычев - Книга вторая. Покушение на Тесея

— Какая чепуха! — искренне возмутилась Кора. — Он был милым человеком, и мне очень хотелось бы, чтобы вы от него что-нибудь унаследовали.

— К сожалению, я все помню, — сказал Густав. — Всю свою ту жизнь. Поэтому я ощущаю себя очень старым.

Кора внутренне согласилась с ним. Старость Густава была в тоне его голоса, во взгляде, в том, как он осторожно и выверенно двигался и даже поворачивал голову. В отличие от Коры Густав не сохранил ни загара, ни мышц — они были им как бы получены в начале Игры, как бутсы или теннисная ракетка. И теперь сданы бутафору. Раны и шрамы Коры были внешними, Густав же получил свои на всю жизнь, только для этого надо было заглянуть ему в душу.

— Скажите, вам субъективно понятно, сколько времени мы с вами там прожили? — спросила Кора уже за обедом.

— Я жил там дольше, чем вы, потому что вырос в Трезене.

— Вы помните и это?

— Смутно. Я думаю, что эта программа — как бы предварительные условия игры, заложенные в мою память в момент входа в роль.

— Тогда у вас нет оснований чваниться годами и веками. Я же тоже прилетела вслед за вами, как только стало известно, что на вас готовится покушение.

— И тогда познакомились с моей тетей?

— И вашей будущей супругой, — позволила себе улыбнуться Кора. Ей было любопытно, как воспримет ее слова Густав. Что он успел узнать после возвращения? Что он помнит? Что он понимает?

— Я ознакомился с вашим отчетом, — сказал Густав. — И внутренне сравнил его с собственными воспоминаниями.

— И не совпало?

— Отчет — это как медицинское пособие. Скелет.

— А факты — кости?

— Факты совпадают, — улыбнулся Густав и поправил указательным пальцем дужку очков. Совсем как царь Тесей. — Меня спасло то, что вы, госпожа Кора, побывали на Рагозе и знали их всех в лицо.

— Не всех. Для меня загадочен четвертый член бригады.

— Не узнали? — спросил Густав. — Может быть, вы его не видели в Рагозе?

— У него тоже династические соображения?

— Мне давно следовало бы догадаться, — сказал Густав. — Я никуда не годный глава государства. Я не разбираюсь в людях!

— Неправда! — возмутилась Кора. — Я наблюдала за вами много лет! Вы отлично разбираетесь в людях!

Густав замер с ложкой в руке. Он смотрел на Кору так, как царям не положено смотреть за обедом на своих охранников.

— Я в тебе никогда не разбирался, — произнес он после того, как Кора увидела и впитала этот взгляд, ощутив щекотание под ребрами. — Но во мне всегда сидело опасение, что ты намерена кинуть меня через бедро.

— Ну вот и все испортил, — расстроилась Кора. — Мы чуть было не перешли на лирическую ноту.

— Тебе это было неприятно?

— Нет, царь Тесей.

— Не надо. Мне грустно сознавать, насколько я жалок после обратного превращения.

— Глупости! — заявила Кора. — Пустые выдумки. Я видела, как ты работал в тренировочном зале. У тебя нормальное мужское тело. Даже смотреть приятно.

— Если бы ты не была древней гречанкой, — сказал Густав, — я бы наверняка растерялся от такого замечания.

— Я не только древняя эллинка, — сказала Кора. — Но есть подозрение, что я — воплощение Персефоны, хранительницы царства мертвых.

— Чепуха! — рассмеялся Густав. — Это тебя пугали глупцы, а ты, наверное, как и положено полевому агенту, не любишь читать. Кора-Персефона — покровительница цветения, расцвета жизни. Именно поэтому каждую осень мрачный Аид затягивает ее обратно в царство мертвых. До весны.

Они перешли в маленькую кают-компанию. Кора споткнулась о футляр с контрафаготом. Густав открыл горячий бар и извлек из него две чашечки кофе, Кора — хороший коньяк из другого бара.

— Твой Милодар — сибарит, — сказал Густав.

Они сидели на небольшом диване, невероятно мягком и расслабляющем. И Кора никак не могла понять, почему она оказалась на этом диване, когда ей можно было бы сесть в кресло по другую сторону низкого столика.

— Тебя не стесняет наша одежда? — спросил Тесей.

— Еще как стесняет! — призналась Кора. — А кто тот человек, Бронзовая Маска?

— Мы его увидим… Я тебе его покажу. Нет смысла называть его имя сейчас, если оно ничего не говорит.

— Жаль. Это как в плохом детективе — главный убийца появляется в последний момент со стороны, потому что автор не придумал, кому отдать пальму первенства.

— Обычно это бывал дворецкий, — напомнил Густав.

Он чуть-чуть подвинулся к Коре. И замер, как бы проверяя реакцию птицы глазами кота.

— Тебе было лучше, — сказал он. — Подумай, ведь ты все видела и всех узнавала. Для меня же вокруг существовали лишь мои современники, мои древние современники. Я видел тебя, я видел тупицу Кларенса и охотницу за троном Клариссу. Но иными, чем мы. Я же не подозревал, что где-то существует страна Рагоза и в ней трон, который мне, вернее всего, не суждено занять. И все мои надежды на то, чтобы омолодить мою страну, рухнут… Понимаешь ли ты, что прожила несколько субъективных лет рядом с самым настоящим Тесеем. Я помню, как я боялся ворожбы Медеи, как внутри весь дрожал.

— Внешне это не было заметно.

Рука афинского героя потянулась за чашечкой кофе, но на полдороге зависла над коленом Коры, словно вертолет, заблудившийся в плохую погоду.

Кора не обратила на вертолет никакого внимания, а спросила:

— И совсем ничего не отзванивало в твоем сознании или, скажем, подсознании? Ведь твоему мозгу объективно эти люди были более чем знакомы!

— Больше того… ты будешь смеяться. — Густав отвел вертолет к летному полю — к плоскости стола, откуда он забрал пассажиров, то есть чашечку с кофе. — Ты будешь смеяться, но до того, как я выслушал твой рапорт, я не до конца осознавал всю серьезность положения. Я видел, как ты сидишь в какой-то комнате и с равнодушным лицом рассказываешь, что в такой-то ситуации такая-то герцогиня Рагоза приняла ВР-облик Ариадны и передала объекту охраны клубок ниток… Я слушал тебя и в мозгу что-то щелкало. И я вспомнил ситуацию: и ревущую толпу перед входом в Лабиринт, и глаза Ариадны, а потом — как я рубил этого несчастного урода.

— Минотавра?

— Конечно. Но тогда он не показался мне несчастным уродом. Он был зловещим чудовищем, символом угнетения моих родных Афин, пожирателем девушек! Я сражался с ним… потом слушал тебя и понимал: о боги! Ариадна же и на самом деле моя помолодевшая тетка Рагоза, которая сочла за самое разумное в интересах сохранения кланов присоединиться к моим врагам. Хотя я думаю, ей пригрозили…

— Кто?

— А потом я слушал твои слова о Пирифое и думал: идиот, как же ты мог не узнать братца Кларенса!

— Братца?

— Это было его прозвище в школе для особо одаренных детей, в которой мы учились. В Рагозе все князья и принцы по рождению получают звание «особо одаренных детей» и отправляются в особую школу. Это демократично и в то же время дает возможность не толкаться в обществе плебеев. На самом деле это ужасное лицемерие!