Кир Булычев - Книга первая. На полпути с обрыва

— А я?

— Ты не очень умело притворяешься.

— Я еще только учусь, — попыталась отшутиться Кора.

— Это очень опасное учение, — сказал Эдуард Оскарович. — Мне не хотелось бы, чтобы ты потеряла на этом голову.

— Вы очень мрачный, — сказала Кора.

— К сожалению, у меня есть к этому основания.

Они вышли к склону, под которым располагались бараки их лагеря. Кусты расступились, и в лицо повеяло свежим морским ветром. Море было недалеко, и над ними проходило медленное, все нарастающее движение воздуха, как бы раскачивание его, отчего обеспокоились и перестали атаковать путников слепни и мухи, и, как бывает, когда отпускает зубная боль, вдруг сменились мысли — надежда на то, что все кончится хорошо, пришла с морской свежестью.

— Конечно, — попыталась выразить сочувствие Кора, — вы попали сюда, когда в России было трудное время. Даже моего образования хватает, чтобы знать это.

— И что же вы знаете? — спросил профессор. Он уселся на большом плоском камне, вдыхая свежесть морского воздуха, и Кора была благодарна ему за эту передышку. Лагерь казался тихим и безлюдным — по плацу медленно прошла медсестра, прижав к животу медный бак, да солдат у ворот закричал на бродячую собаку.

— То, что учили в школе, — сказала Кора. — А потом однажды мне пришлось путешествовать по Кольскому полуострову. Там есть специальная железная дорога для туристов, там все сделано так, как было при Сталине.

— Именно на железной дороге? — удивился Эдуард Оскарович.

— У нас есть специальные исторические дороги, гостиницы, туристические маршруты и даже курорты. У нас все помешаны на истории. Моя лучшая подруга Вероника на прошлых каникулах участвовала в штурме Иерусалима.

— Арабами? — спросил Эдуард Оскарович.

— Какими арабами? Что там штурмовать арабам? Нет, конечно же, крестоносцами. У нее даже контузия есть. Им всем выдали кольчуги и шлемы, и сухой паек — представляете? А потом надо было лезть в свою гостиницу по приставной лестнице. А какой-то придурок эту лестницу оттолкнул.

— Наверное, сарацин, — предположил профессор.

— Наверное, — согласилась Кора, которая не знала, кто такие сарацины.

— Так что же ты увидела на Кольском полуострове? — спросил профессор.

— Там есть большой маршрут. Вместо гостиниц — лагеря, вместо спальных вагонов — теплушки и вместо обслуги — ВОХР. Вы знаете, что такое ВОХР?

— Я знаю, что такое ВОХР, — сказал профессор. — А интересно вам в таких путешествиях?

— Ужасно интересно, там дают спирт и соленые огурцы. Только мне было не до развлечений. Мы ловили одного преступника. Поэтому мы в эту игру не играли.

— Странно, — сказал профессор, дразня соломинкой тарантула, который выглядывал из щели между камней, — как история издевается над нашими трагедиями. Ужас, убивший столь многих, для вас, наших потомков, становится только цирком.

— Ну, вы совсем не правы, — возразила Кора. — Никто не издевается. Люди хотят помнить и хотят понять, как нашим предкам приходилось жить на свете. Мы же привыкли, что обед не бывает без компота и мороженого. Так надо же иногда увидеть, что это еще не закон.

— Как в зоопарке… — Эдуард Оскарович не слушал Кору.

— Но почему вы тогда не переживаете за тех, кто штурмовал Иерусалим? — спросила Кора. — Они же тоже погибали?

— Почему мне нужно переживать за них?

— В жуткую жару, без воды, голодные, оборванные, все в язвах, они лезли на эти стены и потом, если не погибали в страшных мучениях, начинали убивать и грабить тех, кто жил в городе. Это что, не страшно?

— Откуда ты знаешь? Вы изобрели машину времени?

— Машина времени есть… в институте. Туда трудно попасть. Да и действует она только на несколько лет.

— Можно отправиться в прошлое или в будущее?

— Конечно, в прошлое. Ведь будущего еще нет!

— А если ты нарушишь что-то в прошлом?

— Поэтому у нас такие строгости… Я не все знаю, но нас учили, что если ты вмешаешься в ход времени, то просто исчезаешь… как будто тебя не было. Иначе бы пропали все мы.

Тарантул все-таки вырвал соломинку из пальцев профессора и утащил ее к себе в норку мучить и убивать.

Кора молчала.

— В конце концов, — сказал после паузы профессор, — эти крестоносцы добровольно отправились в поход. Никто их не тащил.

— Еще как тащили! Вы бы посмотрели, как их обрабатывали на митингах и собраниях, какие там были агитаторы и пропагандисты в каждом соборе, в каждом монастыре, на каждой площади. Люди думали, что идут к светлому будущему… Так что, если вы хотите сказать, что крестоносцы знали, на что идут, а вы, соратники Сталина или Гитлера, ничего не знали, я вам не поверю. Вы же уничтожали друг друга.

— От страха, — сказал профессор. — Нельзя судить человека перед лицом смерти. И вообще это пустой спор. Не может принц понять нищего, пока не побудет в его шкуре.

Кора пожала плечами. Ей было трудно согласиться с нищим.

— Полторы сотни лет назад вы догадались, что этим путем можно сбежать в параллельный мир?

— Да, — сказал профессор.

— Но как же вы могли? Ведь даже в мое время там, в Симеизе, работает целый научный институт, который старается понять, как это происходит.

— Если ты специалист и тебя посетило вдохновение, то в науке может произойти прорыв.

— Яблоко упало на Ньютона.

— Да, не хватало лишь последней точки. Теоретически существование перехода между параллельными мирами можно было высчитать даже на уровне теоретической физики середины двадцатого века. Ньютон не имел аппарата — Эйнштейн уже мог бы дойти до этой мысли.

— И вы дошли?

— Не только дошли, но и сделали выводы…

Внизу, у ограды лагеря, их перехватил незнакомый, из новеньких, офицер, который начал кричать на профессора и грозил расстрелом — видно, сам не знал толком ни своих функций, ни степени свободы пришельцев — черт их знает — может, лучше их держать в подвале или, наоборот, не обращать на них внимания? Последний вариант не удовлетворил бы никакого военного и был отметен с порога, а нарушителей, несмотря на ворчание профессора и требования вызвать самого полковника Рай-Райи, загнали в тюрьму.

Под одноэтажным бараком, где содержались пришельцы с Земли, располагалось бомбоубежище, которое полностью повторяло наземную постройку. Вместо столовой там обнаружилась камера с железной дверью, каменным полом и низкими нарами. Единственная тусклая лампочка под потолком осветила еще одного обитателя подземелья — им оказался Покревский. На скуле ротмистра темнел кровоподтек, рукав халата был оторван и держался на нескольких нитках, волосы встрепаны и взор дик.

— Что с вами случилось? — кинулась к ротмистру Кора. — Вас били?

— Меня били, — согласился ротмистр. — И я лишен возможности снова покончить с собой.