Элис Хоффман - Паноптикум

Несмотря на многочисленные протесты рабочих последних лет, на фабриках с ними обращались не лучше, чем в то время, когда Эдди обучался портняжному делу, работая рядом с отцом. Осенью 1909 года забастовка переросла в Бунт двадцати тысяч, и в большом зале колледжа Купер-Юнион, где некогда выступал Авраам Линкольн, рабочие поклялись в верности своему делу: добиться нормальных условий работы для всех мужчин и женщин, трудящихся в Нью-Йорке. Количество забастовок за последние двенадцать месяцев вдвое превысило их число в год Великого бунта. Но почти всем было ясно, что рабочие по-прежнему бесправны. Вышедших на улицы с протестом избивали и арестовывали. На ночных заседаниях суда на Джефферсон-Маркет мужчин сразу же приговаривали к тюремному заключению, а женщин отправляли в мрачный исправительно-трудовой лагерь на острове Блэквелла. Эдвард Крокер, начальник Манхэттенской пожарной охраны, предупреждал, что из-за совершенно неудовлетворительных условий труда на фабриках южной части города несчастье может произойти в любую минуту. Рабочие понимали, что, если ничего не изменится, их ждет самое худшее. И вот этот страшный день настал.

Огромная толпа собралась у здания Эш-Билдинг неподалеку от площади Вашингтон-Сквер. Около десяти тысяч человек устремились сюда, и полиция с трудом сдерживала их, чтобы люди не пострадали от искр и языков пламени. Поскольку была суббота, все магазины и универмаги в округе работали – и «Маршалл Филдс» на Пятнадцатой улице, и «Лорд энд Тейлор» на Девятнадцатой, и все заведения на Пятой авеню, начиная с корсетных и галантерейных лавок и кончая издательством «Чарльз Скрибнерз санз» с его офисами на Двенадцатой и Двадцать третьей улицах, – все было открыто до самого Мэдисон-Парка, где цепочка кэбов всегда стояла наготове, чтобы доставить покупателей с покупками в разные концы города. К востоку от Вашингтон-Сквер находились фабрики и многоквартирные дома, к западу начиналась сеть прямых манхэттенских улиц. Здесь был фешенебельный район с особняками из коричневого песчаника и самыми шикарными магазинами.

Многие из покупателей, бродивших по улицам, кинулись к зданию, на верхних этажах которого располагалась швейная фабрика «Трайэнгл». В конце рабочего дня трудившиеся там женщины и молодые девушки оказались в ловушке, огонь отрезал им путь вниз. Пожарные лестницы достигали только шестого этажа, где работали девочки, которым было всего по двенадцать лет. Оператор, работавший на коммутаторе, предупредил белошвей на восьмом и десятом этажах о начавшемся пожаре, но к тому времени, когда Эдди прибыл к зданию, весь девятый этаж был охвачен пламенем.

Многолюдные улицы были полны дыма, жар стоял, как в котле. Ветер разносил шерсть и куски горящей ткани, сыпавшиеся на толпу, точно огненный дождь с небес. Фотографов к зданию не подпускали. Однако Эдди заметил репортера «Таймс» Мэтта Харриса, который обычно находил общий язык с полицейскими, и поспешил к нему. Харрис прикрыл рот носовым платком, защищаясь от копоти и гари, но это не мешало ему говорить.

– Ага, хочешь пройти со мной? – обронил он сухо, увидев подошедшего к нему Эдди.

– Да, если ты не против.

– Я не дьявол, чтобы наслаждаться этим в одиночку, – пробормотал Харрис.

Полицейские пропустили Харриса сквозь кордон, Эдди без помех проскользнул вслед за ним. Он поблагодарил журналиста, пообещав ему когда-нибудь вернуть долг, но тот лишь пожал плечами.

– Не торопись благодарить. Когда увидишь, что там творится, то не скажешь мне спасибо.

Как и большинство фоторепортеров, Эдди обладал способностью оставаться незаметным. Он пристраивался где-нибудь на заднем плане, так что люди не обращали на него внимания и держались свободно. Эдди установил камеру со стороны здания, выходящего на площадь Вашингтона, так как там не было такого столпотворения, и сразу стал снимать двух лифтеров, разговаривающих с полицейскими. Лифтеры уже спасли около полутора сотен девушек, но так наглотались дыма, что больше не могли подниматься по горящему зданию.

– Что же будет с теми, кого мы оставили там, наверху? – воскликнул один.

Затем Эдди повернул камеру в сторону здания. Попавшие в ловушку девушки столпились испуганными группами на подоконниках, восходящий поток горячего воздуха возносил к небесам их жалобные крики.

С главной лестницы не было выхода на крышу, имелась лишь непрочная пожарная лестница, которая от жары расплавилась. Двадцать пять женщин, пытавшихся спастись с ее помощью, упали на землю и разбились насмерть. Оставшиеся наверху лишились возможности выбраться из здания, и им оставалось только дышать наружным воздухом на подоконниках.

Прибыли пожарные кареты на конной тяге со свернутыми брандспойтами новой конструкции, пожарные стали разворачивать их вдоль Грин-стрит. Но для запертых на девятом этаже помощь пришла слишком поздно, за спиной у них уже бушевала лавина огня. Девушки, сидевшие на подоконниках, стали прыгать вниз. Некоторые прыгали обнявшись, чтобы встретить смерть не в одиночестве, другие летели, закрыв глаза. У многих волосы и одежда были объяты пламенем.

В первый момент летящие вниз девушки казались птицами – кардиналами с ярким оперением, белыми голубками, пикирующими дроздами в черных одеяниях с бархатными воротниками. Но при ударе о бетон иллюзия сразу сменялась страшной истиной. Девушки погибали одна за другой на глазах беспомощно наблюдавших за этим людей. Полицейский неподалеку от Эдди, простонав, отвернулся и схватился за голову – он был не в силах помочь и не мог смириться с этим. Пытались натянуть спасательные сетки, но падающие тела их пробивали. Некоторые падали камнем сквозь вмонтированные в тротуар окошки прямо в подвальное помещение.

Пожарные 20-й команды старались облить водой все здание, так что расположенные вдоль улицы сточные канавы превратились в бурные реки. Повсюду валялись обгоревшие обломки, тут и там неожиданно вспыхивали языки пламени, жалившие людей, как осы. Работницы с восьмого и десятого этажей, которым удалось спастись, сбились кучками, ошеломленные происходящим. Чтобы лучше видеть, Эдди заслонил глаза рукой от волн жаркого воздуха. Он не мог дать волю чувствам и сосредоточился на своей камере, беспристрастном наблюдателе, чей глаз не затуманивают страх и жалость. Но и камера не могла представить ему ничего, кроме той же кошмарной картины. В окуляре она отражалась еще более четко и безжалостно.

Девушки и попадавшиеся среди них юноши по-прежнему вылезали на подоконники и, закрыв глаза, бросались вниз. Казалось, этот поток молодых прекрасных тел никогда не кончится. От перекрученной пожарной лестницы с грохотом, напоминавшим пушечные залпы, отрывались куски сернистого металла. Им вторило журчание воды, ударявшей из брандспойтов о стену здания и водопадом стекавшей на улицу. Вскоре Эдди стоял уже по щиколотку в воде.