Лев Гурский - Есть, господин президент!

Закрываем. Следующий файл — 1948 год, пленный ракетчик доктор Вернер фон Браун три мегабайта подряд вкручивает американской Комиссии по аэронавтике что-то про маркировку реактивных снарядов «Фау-1» и «Фау-2». Частично на английском, частично на немецком. «Ich weiss nicht, Herr Loman, was soil es bedeuten…»

Компания подбирается хоть куда, уныло подумал я. Американский миллионер-концессионер. Два средневековых чудика-схоласта. Немецкий физик с ракетным уклоном… Что ж, милый Ваня, начало обнадеживает. И в огороде твоем — бузина выше крыши, и в Киеве — полный майдан разнообразных дядек. Как же одно связать с другим? Вопрос. Ясно одно: пока ничего неясно. Больше всего диск номер девять смахивал на захламленный чердак, набитый книгами. Безо всякой хронологии, смысла и разбора. И ладно бы только книгами! Чаще попадались фрагменты, главы, клочки. Ни аннотаций, ни оглавлений. Ни начал, ни концов. Одно слово — свалка.

Глупый варвар, желающий разгромить библиотеку, устроит банальный пожар. Умный варвар добьется похожего результата более гуманным и гнусным способом — внесет беспорядок в тамошние каталоги. Что толку владеть кучей книг, если не знаешь, где какую искать?

Вздохнув, я временно закрыл фон Брауна и начал всю работу заново, опять с первой папки — с докладной цидульки стукача из Совнархоза. Надо признать, гаденыш нарыл на Хаммера приличных размеров компромат. Штатовский бизнес-юноша с ленинской «охранной грамотой» и вправду вел себя в стране победившей революции, словно какой-нибудь конкистадор в краю непуганых команчей. Штурмовал Новороссийск на бэушных «форд-зонах». Втюхивал поношенные военные шмотки гражданам Алапаевска. В центре Москвы, чуть ли не в ГУМе, спекулировал, не таясь, наличными долларами. А главное — тащил и тащил в свои закрома все, что ухитрялся задешево выменивать на муку, крупу, сахар и консервы. Минут десять меня несло в этом пассионарном вихре, пока я не зацепился за любопытный фактик. Оказывается, юноша скупил, среди прочего барахла, имущество Вельских, потомков боярина Малюты Скуратова-Бельского. В числе трофеев Хаммера упоминалась коллекция инкунабул на латыни…

Ага, сказал я себе, уже кое-что. Сдается мне, файл угодил на диск именно по этой причине. Очень соблазнительная мысль. Если я прав, то ставлю Rolex против пачки «Явы», что на диске Виктора Львовича Серебряного мистер Арманд Хаммер еще появится. Рано или поздно. Допустим, среди скуратовских раритетов оказался и тот самый. Может, потом он еще и побродил по свету, но теперь все равно он здесь. Будь он в Америке или Европе, богато упакованный Алекс Роршак не пожаловал бы сегодня за ним в Москву.

Дочитав текст, я собрался свернуть файл, но меня остановила еще одна фраза, в конце. Вернее, часть фразы: «…удивительный авторитет, которым пользуется у товарища Предсовнаркома этот молодой человек…». А ведь действительно, подумал я вдруг, с чего бы такая любовь? Парню нет еще и двадцати пяти, вождь мирового пролетариата вдвое старше. Откуда у ненавистника класса буржуазии такая тяга к молодому капиталисту? Финансовый люфт, минимум госконтроля, всевозможные преференции, казенная машина с шофером. Будь у меня нездоровая фантазия, я бы заподозрил нашего Ильича черт знает в каких наклонностях. Прямо хоть бери и сочиняй новую версию анекдота: мол, Наденьке Крупской сказал, что идет к Инессе Арманд, Инессе наврал, что идет писать статью про Рабкрин, а сам уединился с юным Армандом Хаммером и… Очень смешно. Но неправда. Поскольку Ильич на самом деле никаким геем не был, а Инесса сыграла в ящик за год до появления парня на горизонте. Может, Ленин просто-напросто заскучал по самому слову Armand? Еще смешнее. Психоаналитики всего мира встают и громко аплодируют моей гениальной догадке. Но это тоже чепуха. Тут, я думаю, что-то другое, и поинтереснее клубнички для таблоидов. Что же именно? Еще не знаю, но есть где копнуть. Ну-ка, не ленись, собирай головоломку. Впереди — всего каких-то тысяча двести сорок девять пазлов.

Я решительно открыл файл переписки Максима с Николаем и нырнул в тягучие воды старославянизмов. Каждую строчку я преодолевал громадным усилием воли. Минут через десять Общество Любителей Плавать В Киселе могло уже смело принимать меня в свои почетные члены, «…нам повелеваете прилежнеише разумети приводимая от вас святых речениях, и да бы глаголали бы есте нечто ключимо и святым угодною воистину, убо и мы благодарили быхом велми вас…» Терпение, терпение. И у кисельного моря бывают берега. «Пачеже главная изъявлениа Николаева по чину испытал вкупе же и супротив прдлагая догмата чистыя, не в помышлениих ложных и образованиих геометриискых…» О Боже, ну и слог!

Абзац за абзацем накатывали на меня, словно девятый вал — на художника Айвазовского; мне еле-еле удавалось задерживать дыхание. И когда я уже совсем обессилел, нога моя внезапно нащупала твердую кочку: «…расточити тщуся супротивную египетскую тму латянина зломудренна Теофраста, развращающе ны…» Стоп. Какой Теофраст? Уж не наш ли дружбан фон Гогенгейм, он же Парацельс, тихой сапой наводит здесь тень на плетень?

Две минуты внимания — и я выловил в словесном киселе еще несколько прямых упоминаний Теофраста. Похоже, он и был той черной кошкой, из-за которой разошлись пути-дорожки Максима и Коли. Любопытно было бы узнать, почему. В чем секрет? Сколько я, однако, ни пялился в экран ноутбука, мне не удалось понять, чем же именно Парацельс огорчил автора письма и чем прельстил его адресата. Максим все время петлял, ходил кругами, бранился, божился, причитал, увещевал Николая, опять бранился, но упорно избегал четких деталей — как будто побаивался хотя бы контуром обозначать фигуру противника. Может, в те времена даже упомянуть кое-какие грехи было опасно? Все равно что открыть имя главного врага Гарри Поттера? Тот-Чью-Вину-Нельзя-Назвать?..

Отчаявшись разобраться в извивах средневекового этикета, я решил зайти с другого конца и выяснить личности участников перебранки. Мне понадобилась вся моя настойчивость, но я был вознагражден.

Истина далась мне в руки не сразу: прозвища людей в те времена, представьте, имели хождение наравне с их именами, типа параллельной валюты. Пришлось облазить пол-Интернета, пока я не расшифровал того и другого. Первый, грек Максим, он же Максим Грек, оказался вдобавок Михаилом Триволисом, спустившимся с вершины Афонской горы ко двору Василия Третьего — заниматься библиотекой Великого князя московского. В свою очередь, Николай, адресат Максима-Михаила, именовался в разных источниках не только Булевым, но еще и Люевым, и Немчином, и Германом, и Любчанином — и при этом он, несмотря на обилие кличек, был не каким-нибудь уголовным авторитетом, а почтенным профессором астрологии, личным врачом Великого князя и знатоком латыни.