Лев Гурский - Есть, господин президент!

Последние десять эфирных минут Журавлева заметно шатало, как пьяного, а глаза его страшно косили, словно не решались сделать выбор, в какую сторону им смотреть. Тем не менее Сережа еще как-то смог в финале прохрипеть: «Счет равный. Боевая ничья!» — и затем милосердная камера увела свой зрачок в зрительный зал, а громкая музыкальная отбивка почти заглушила шум упавшего тела…

Я остановил запись на титрах и подумал: ни хрена себе! А потом и повторил вслух, пробуя на язык каждое слово: «Ни. Хрена. Себе».

То, что я увидел, выглядело стопроцентным чудом. Но поскольку в нашем мире монополию на чудеса давно поделили Дэвид Копперфилд и Министерство финансов России, я постараюсь быть реалистом. Для начала попробую разбить по пунктам все, что мне известно.

Пункт первый. Есть нечто, что позволило Погодину и Старосельской быть вчера в вечернем эфире чертовски убедительными.

Пункт второй. Еще вчера днем, когда я общался с двумя пузанами, этого нечто у них не было — будь по-иному я почувствовал бы на себе. Раз этого не было раньше, значит, могло пропасть и после.

Пункт третий. От наваждения, явленного Тимой и Лерой, можно укрыться. Притом сделать это довольно просто: ты перестаешь слышать слова — и рассудок возвращается, а морок сходит на нет.

Пункт четвертый, крайне важный. Не исключено, что пузаны сами не подозревают, чем завладели, — иначе бы они вчера развернулись ого-го как. А значит, всю эту хрень можно ти-хо-неч-ко спустить на тормозах. Если как следует притвориться, будто ничего не случилось. А что, собственно, случилось, граждане? Результаты опросов ВЦИОМа? Профессионально сделанное телешоу и без фокусов может поднять участникам рейтинг. Голоса телезрителей? Трюк и подтасовка. Девушки-арбитры? Обычные дуры набитые. Сережа Журавлев? Приболел наш гений, бывает… Остались, правда, мои личные ощущения, но я про эти ощущения никому болтать не стану.

Что ж, подумал я, вот уже и не так страшно, не ужас-ужас-ужас. Обычная проблема, которая поддается оптимизации. Остался, правда, малюсенький вопрос о происхождении этого нечто. Природа явления. Генезис. Откуда взялась эта мутатень. Значит, придется еще раз, по кадрам, — и, конечно, без звука! — изучить запись передачи. В самом начале, еще до первого раунда, когда пузаны жевали свою жвачку, я увидел… Нет, будем точны и выразимся осторожнее: мне показалось что я увидел в руке у Тимы кое-что знакомое. Или, скажем деликатнее, кое-что, по некоторым причинам показавшееся мне знакомым, — к тому же сравнительно недавно…

Застрекотал телефон внутренней связи — на самом интересном месте моих логических рассуждений о природе чудесного.

— Что такое, Софья Андреевна? — спросил я у секретарши.

— Пришли Погодин с Органоном, — доложила Худякова. — Они на сегодня не записаны, но Погодин очень хочет попасть на прием.

— Хочет — примем. — Я постарался говорить непринужденным тоном. — Вы запустите ко мне обоих, но только через пять минут. Ни минутой раньше. Вы поняли? Пусть пока ждут, так и передайте.

Я торопливо бросил трубку, опасаясь, что смогу ненароком услышать голос Тимы, а это, вполне вероятно, будет для меня чревато.

Первым моим инстинктивным желанием было шмыгнуть в служебный лифт и слинять из кабинета до выяснения теперешних Тиминых возможностей. Однако я тут же устыдился этого порыва. Ну слиняю я сейчас, а толку-то? Разруливать проблему все равно мне. Попытка к бегству только отсрочит решение. А это, возможно, еще хуже. Нет уж, дамы и господа, опасность мы встретим лицом к лицу По-ковбойски. Не забывая при этом прикрывать свою жопу.

Я набрал номер мобилы телохранителя Гришина и скомандовал:

— Слушайте внимательно, оба. Если в течение десяти минут я не позвоню и не скомандую «Отбой!», вам надлежит как можно тщательней заткнуть уши — жевательной резинкой, ватой, чем найдете, — и подняться на служебном лифте в мой кабинет. Дверь я открою заранее. У меня будет сидеть Погодин, сидеть и болтать. Ваша задача — быстро сделать так, чтобы он замолчал… Ясно?

— Мочить его? — уточнил Гришин, нисколько не удивившись.

— Разрешаю, но только в самом крайнем случае, — ответил я. Тиму я жалел не больше, чем таракана Васютинского. Однако в Погодина вложено немало личного времени и сил, а своим трудом я не привык разбрасываться. К тому же тогда придется валить и Органона. — Постарайтесь уж без криминала. Просто дайте ему по башке, чтобы отрубился, или рот заклейте скотчем. Задание ясно?

— Так точно, — сказал охранник, и я разорвал связь.

После чего открыл внутреннюю дверь, выключил DVD, уселся в кресло, выложил на стол мобилу и постарался не трястись.

Софья Андреевна выполнила мою просьбу: Погодин и Органон переступили порог кабинета именно тогда, когда я велел.

— Ну?! — как можно грознее спросил я у Тимы, едва он зашел. Сейчас-то все и выяснится. Я так сильно сжал под столом кулак, что ногти впились в ладонь. Спой, сирена, не стыдись. Ну же!

— Иван Николаевич! — знакомо заныл Тима, и я тотчас же с громадным облегчением понял, что передо мной — самый обычный глупый толстый Погодин, лишенный вчерашней магнетической силы. — Прошу вас, повлияйте на провокаторов из «Любимой страны»!

Привычный лепет жирного ублюдка не вызывал у меня ни восторга, ни экстаза — дивное ощущение. Я снова контролирую себя, хо-хо! Чтобы радоваться своей нормальности, надо ненадолго сойти с ума.

— А что такое? Альпинистов у вас требуют? — благодушно поинтересовался я. — Так, может, проще поделить покойников по-братски — например, Шалина вам, а Болтаева им? Или наоборот.

— Какие там альпинисты? Хуже! — простонал Тима. — Помните, я рассказывал о новых союзниках из «Европейской партии возрождения порядка»? Мы только сняли банкетный зал, сделали предоплату, согласовали меню… И вот, значит, вчера вечером, пока мы ездили на телешоу, кто-то излупил гостей до потери сознания. Парни тут же, конечно, собрали вещички и уехали. Теперь расскажут в Европе о нашем гостеприимстве… Кому, если не Крысолову, это выгодно?

Идиотская версия о злодействах Сенечки-коалы стала последней каплей. Я окончательно и бесповоротно уверился в том, что сейчас из Тимы не выползет наружу опасная харизма. Нам обоим везет.

Набрав номер Гришина, я дал отбой. А Тиме с Органоном жестом позволил наконец сесть и по-барски обронил:

— Разберемся… Но давайте-ка сперва поговорим о телешоу.

— Вы его смотрели? Правда, здорово? — загордился Погодин. — Я был в ударе, прямо вдохновение какое-то накатило. У нас в политсовете все говорят, что я сделал бабку одной левой. И зрители, если вы заметили, все были за меня, и арбитры. Обидно, конечно, что этот Журавлев подсуживал старухе и свел к ничьей. Вы, Иван Николаевич, очень правильно вчера про него сказали — придурок. Не пойму, как таким доверяют эфир? Мы после шоу хотели с ним поговорить, но он притворился больным… Даже «скорую» к себе вызвал — только чтобы от нас удрать…