Евгения Грановская - Замок на Воробьевых горах

– В концлагере Дахау заключенных загоняли в ледяную воду, а потом заставляли пленных женщин, привезенных из концлагеря Равенсбрюк, заниматься сексом с замороженными, почти мертвецами. А еще там проводили эксперименты по выяснению воздействия на человека перепадов давления. От резких перепадов у пленных разрывалась грудная клетка, и нацистские врачи наблюдали, как долго продолжает биться сердце в лопнувшей груди.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– В Бухенвальде заключенным отрезали половые органы и пересаживали их животным. Просто так, любопытства ради. Там же цыганским и еврейским детям ампутировали руки и ноги без наркоза – чтобы проследить, насколько высок болевой порог человека.

– Перестаньте! – Виктор гневно сверкнул глазами. – Я уже говорил вам, что мы – не фашисты.

– Нацистские врачи тоже считали себя гениями. Они были уверены, что действуют ради будущего человечества.

– Хватит нас равнять! Вам наша цель кажется дикой. Но в чем же тогда смысл человеческой жизни, если не в стремлении к совершенству?

– Жить, любить… Растить детей, радоваться солнцу, болтать с друзьями…

Бронников усмехнулся.

– Обычные банальности мелкого разума, – небрежно проговорил он. – Я лучше умру, чем стану рассуждать так же, как вы.

Виктор повернулся к стене и взял со стеллажа флакон и марлю. Повернулся, откручивая флакон, к пленнице и взглянул на нее спокойным и холодным, как у палача, взглядом.

– У меня в руке эфир, – объяснил он. – Мне придется вас усыпить.

Марии понадобилась вся ее сила воли, чтобы заставить голос прозвучать спокойно:

– Зачем?

– А вы думали, шоу закончилось? – Виктор усмехнулся. – Нет, это была только первая часть.

– Что ты задумал?

– Не скажу. Но обещаю – скучно не будет.

– Еще не поздно остановиться. Если ты добровольно во всем сознаешься…

Виктор вылил немного эфира на марлю, склонился над Марией и приложил марлю к ее лицу.

В комнату вошел Эдик Граубергер. Он взглянул на Марию и поправил пальцем очки.

– Не согласилась?

Виктор покачал головой:

– Нет.

– Так я и думал. Будем действовать по плану?

– Да.

– Надеюсь, ты сознаешь весь риск?

– Конечно. Но серьезного повода для беспокойства нет. Никто ничего не сможет доказать. Я все предусмотрел.

– Надеюсь, что так, – отозвался Граубергер, разглядывая спящую Марию. – А она ничего.

Бронников прищурил голубые глаза и сухо заметил:

– На любителя.

– Нет, правда. В ее лице что-то есть… Она похожа на Жанну Д’Арк. Только уставшую и постаревшую. Ты позвонил Наставнику?

– Еще нет.

Граубергер снова взглянул на спящую Марию.

– Ты оставишь ей трость? – спросил он.

Виктор отрицательно качнул головой:

– Нет. Она ей больше не понадобится.

– Тогда подари ее мне. – Эдик облизнул губы и пояснил: – На память. Ты же знаешь, как я сентиментален.

Виктор пожал плечами, как бы говоря: ничего не имею против.

Мелкий моросящий дождь, казалось, пробрал ее холодом до самых костей. Впрочем, во всех ощущениях было что-то странное и искусственное – как будто она не испытывала холод, а читала о нем в какой-то книге. Кожа, безусловно, принадлежала ей, но словно отслоилась и омертвела, и каждое касание дождевых капель доходило до нервных окончаний не сразу, а чуть спустя.

Открывать глаза очень не хотелось. Но все же Мария сделала попытку приподнять тяжелые вялые веки. И обнаружила, что лежит под деревом, неподалеку от остановки автобуса. Она лежала на мокрой траве и смотрела на поток машин, неторопливо скользящий по ночной дороге. Гудели сигналы автомобилей, а желтое ожерелье фар тянулось цепочкой вдоль тротуара.

Мария не делала попыток встать, ей это просто было ни к чему, но попробовала осознать свое положение: как она здесь очутилась? И зачем? Однако мыслительные усилия были слишком трудными для ее одурманенного разума, и она оставила их.

Варламова снова закрыла глаза. Лежать так, с закрытыми глазами, было приятно и легко. Никаких проблем и забот, никакой спешки. Положение портил лишь моросящий дождь, прикосновения которого становились все холоднее и болезненнее.

Но всему на свете приходит конец. Пришел конец и ее блаженной дреме. Чей-то резкий, грубоватый голос окликнул ее:

– Девушка, вам плохо? Что с вами?

Но Мария и тогда не расстроилась. Открыв глаза и увидев перед собой двух мужчин в форме, она лишь улыбнулась им – смутной, наркотической улыбкой.

Лицо одного из мужчин показалось ей вытянутым, как у коня, и она тихо засмеялась. Мужчина, нахмурившись, сказал своему спутнику сердито:

– Ну-ка, Палыч, посвети ей в лицо.

В глаза Марии ударил лучик карманного фонарика. Она зажмурилась и забормотала что-то вроде банального «мужчины, перестаньте… как вам не стыдно». В голове пронеслась мысль, что, вероятно, теперь, после таких слов, ее примут за пьяную проститутку.

– Наркоманка, – выдохнул грубоватый мужской голос. – Третья за сегодняшний вечер.

Кто-то бесцеремонно закатал рукав ее плаща. Потом другой. Один из мужчин присвистнул.

– Да на ней же места живого нет! Палыч, давай ее в машину!

И тут Марию объял ужас. Сейчас ее поднимут с земли, и сказка закончится. На голову снова свалится гора проблем, и жизнь, та самая жизнь, которая только-только начала налаживаться, снова превратится в кошмар.

– Нет! – в отчаянии пробормотала Мария, силясь вырвать руки. – Нет, я не хочу… Оставьте меня…

Но попытка ее сопротивления была пресечена.

– Давай-давай! – рявкнуло у нее над самым ухом. – Шевели ногами!

Мария ступила больной ногой и вскрикнула.

– Не ори, – грубо осадил ее один из мужчин.

– Куда вы меня… ведете? – хрипло спросила Мария.

И услышала в ответ насмешливое:

– На курорт.

Впереди мигала огнями милицейская машина. Взглянув на нее, Мария подумала, что самым лучшим выходом из положения сейчас будет потерять сознание. И мозг мгновенно среагировал на решение, словно только и ждал сигнала. Сознание Марии затуманилось, и она провалилась в небытие.

Первым, что Мария увидела, когда пришла в себя, было гладкое лицо доктора Иевлева. Увидев, что пациентка приоткрыла веки, врач прищелкнул несколько раз пальцами у нее перед глазами, улыбнулся и сказал своим хорошо поставленным баритоном:

– Давно не виделись, Мария Степановна.

Она молчала.

– Как вы себя чувствуете?

«Отвратительно», – хотела ответить Мария, но язык ее не послушался, и получилось что-то неразборчивое.

Доктор еще несколько секунд изучающее вглядывался в ее лицо, после чего констатировал:

– Значит, все-таки сорвались.

– Нет, – совладала наконец с голосом Мария.

– Нет? – вскинул брови врач. – Вы говорите «нет», а ваши вены говорят «да». И состояние ваше далеко от идеального. Не хочу вас пугать, но скоро начнется ломка. Не знаю, как вы ее переживете.