Евгения Грановская - Последняя загадка парфюмера

– Надпись? – розовея от волнующего предчувствия, спросила Лиза.

Мсье Леже деловито кивнул:

– Ну да. Вот эта, на часах. Видите? – Он протянул худую руку, поросшую рыжими волосками, и ткнул коротким пальцем в картину. – ULTIMA NECAT! На картине она есть, а на вашей фотографической копии – нет.

Лиза взволнованно вгляделась в картину, затем в фотографию и, удостоверившись, что француз прав, тихо воскликнула:

– О боже!

– Не стоит так переживать, – снисходительно успокоил ее мсье Леже. – Тем более что это всего лишь окончание фразы.

– Окончание? – поразилась Лиза.

Француз кивнул тощей головкой и пояснил тоном пожилого сельского учителя:

– Именно так. Полностью фраза должна звучать следующим образом – OMNES VULNERANT, ULTIMA NECAT. А здесь… – Он снова ткнул пальцем в нарисованные на картине часы. – Лишь вторая ее часть. Признаюсь, мне показалось странным, что фраза приведена не целиком, и я просветил картину рентгеном. И знаете, что обнаружил? – Мсье Леже интригующе улыбнулся, выждал пару секунд, чтобы градус Лизиного любопытства достиг верхней отметки, затем торжественно произнес: – Первая часть фразы была закрашена!

– Закрашена! – ахнула Лиза, прижав к щеке ладонь.

Улыбка на самодовольном лице старика француза стала еще шире.

– Вот именно! – воскликнул он. – Причем относительно недавно. Я провел небольшое расследование и выяснил, что в девятнадцатом веке картина принадлежала московскому коллекционеру Генриху Брокару. У этого мсье была странная привычка исправлять старинные картины. Думаю, он и приказал закрасить на часах первую часть фразы, оставив – для каких-то своих личных и непостижимых целей – лишь ее окончание.

Лиза достала блокнот:

– Как, вы сказали, эта фраза звучала целиком?

– OMNES VULNERANT, ULTIMA NECAT, – торжественно произнес мсье Леже. Дождался, пока Лиза запишет фразу в блокнот, и сказал: – В переводе с латыни это значит – «Ранят все последний (час) убивает». Такую надпись в прошлые века ставили почти на всех башенных часах.

– Все ранят, последний – убивает, – эхом отозвалась Лиза, стараясь постигнуть тайный смысл этих слов. – А все – это кто?

– Минуты, мадемуазель. Всего-навсего минуты. Каждая прошедшая минута отнимает у нас кусок жизни, а последняя – отправляет на тот свет. Ну разве это не остроумно?

– Остроумно, – согласилась Лиза, не желая прекословить старику. – Хотя и страшно. Мсье Леже, а можно я сфотографирую картину?

– Ну… – Мсье Леже кокетливо опустил глаза. – Это будет стоить вам поцелуя. Вы согласны?

– Согласна, – самоотверженно ответила Лиза.

– Тогда – пожалуйста!

Лиза достала цифровой фотоаппарат и сделала несколько общих снимков картины. Потом сфотографировала крупным планом циферблат часов, на котором отсутствовали стрелки, но зато имелась таинственная надпись, первую часть которой московский парфюмер Брокар так бессовестно закрасил.

Глебу Лиза смогла дозвониться уже сидя в самолете.

– Алло, Глеб! Наконец-то я до вас дозвонилась… Я вылетаю через двадцать минут. Вы меня встретите?.. Хорошо. Мне нужно вам кое-что сообщить… На часах, которые стоят в лаборатории монаха-алхимика, есть надпись. ULTIMA NECAT… Подождите, не перебивайте. Так вот, это окончание фразы, начало которой Брокар зачем-то закрасил. Полностью фраза звучит так: Omnes vulnerant, ultima necat. Это значит – «все ранят, последний – убивает»… Алло, вы слышите? Алло, Глеб!.. Черт!

Связь прервалась. Телефон мелодичным перезвоном оповестил Лизу о севшем аккумуляторе, и дисплей потух.

– Сдох, сволочь, – констатировала Лиза и, сердито хмыкнув, сунула аппарат в сумку.

До прилета самолета оставалось чуть меньше часа. Корсак отошел от электронного табло аэропорта, сел на скамью и достал из сумки подсвечник, полностью очищенный от парафина. Женщина в красном болоньевом плаще, сидевшая рядом, покосилась, нахмурилась и поближе пододвинула к себе сумку.

Глеб повернул к себе подсвечник той стороной, где на тельце одной из змеек была выгравирована надпись:

Итак, это первая часть фразы, окончание которой Лиза обнаружила на часах епископа Феофила.

Глеб потер пальцами лоб. Дельные мысли никак не хотели приходить в голову. Глеб снова провел пальцем по надписи. OMNES VULNERANT. «Все ранят».

Угрожающая фраза. Больше годится для кинжала, чем для простого подсвечника. Глеб представил себе, что держит в руке не подсвечник, а кинжал, и сделал плавный жест, словно вонзал лезвие кинжала в чью-то плоть.

– Кого же ты должен ранить, приятель? – тихо проговорил он, обращаясь к подсвечнику. – В чье бренное тело ты должен войти?

Продолжая держать перед собой подсвечник, журналист рассеянно посмотрел на женщину в красном плаще. Женщина опасливо покосилась на Глеба, затем, видимо решив больше не искушать судьбу, встала и пересела на другую скамью.

– Войти… В тело… – задумчиво бормотал Глеб. – Войти…

Внезапно в голову ему пришла мысль. Он достал из кармана брелок, выщелкнул маленькое лезвие и принялся отвинчивать бронзовый болтик, с помощью которого змейки крепились к круглой чаше основания. Отвинтив, он вытряхнул болтик из паза на ладонь и осторожно отделил чашу от змеек. Затем облизнул пересохшие от волнения губы, улыбнулся и тихо пробормотал:

– Вот оно что! Ах вы мои милые змейки.

Он поднял голову, посмотрел на женщину в красном плаще и весело ей подмигнул. Женщина вскочила со скамьи, схватила сумку и резво засеменила прочь, бубня под нос что-то сердитое про «расплодившееся хулиганье».

Встреча получилась бурной. Лиза Фаворская распахнула объятия и громко воскликнула:

– Боже мой, как же я соскучилась!

Глеб обнял Лизу и смущенно посмотрел по сторонам.

– Вы всегда так громко выражаете свои чувства? – спросил он.

– Конечно! – с улыбкой ответила Лиза. – А кого мне стесняться? – Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Потом вытерла след от помады и объяснила: – У меня вырубился телефон. Как всегда, в самый неподходящий момент. Вы хоть успели расслышать, что я сказала?

– Про надпись на часах?

– Да.

Глеб кивнул.

– И что вы обо всем этом думаете? – спросила Лиза.

– Думаю, что вы умница! Помните, я рассказывал о Романове? Бывшем парфюмере, который преподает биохимию? Так вот, в свое время он купил несколько вещиц, принадлежавших Брокару. Среди них был и подсвечник в виде двух переплетенных змеек.

– Как на картине Тильбоха? – мгновенно вспомнила Лиза.

– Да. Но самое главное: на подсвечнике есть надпись – OMNES VULNERANT. «Все ранят».

– Постойте… – Лиза на секунду задумалась, и вдруг глаза ее широко распахнулись. – Это что, первая часть фразы?

– Да, – ответил Глеб, с удовольствием разглядывая удивленное лицо девушки. – Я думаю, подсвечник – ключ к тайнику. А теперь подумайте и скажите мне – где, по-вашему, находится замок, который открывается этим ключом?