Виталий Сертаков - Останкино 2067

Она продолжает упиваться собственным сарказмом, но я не дослушиваю. Что-то за всем этим скрывается, до моих ушей доносится лязг тайных шестерен, передающих усилия от одних людей к другим. Рано утром Сибиренко внес безумный залог и зарегистрировался кандидатом в президенты. Меня это никак не касалось до сегодняшнего утра. Теперь мы в невидимой связке, благодаря Ксане. Мне даже не нужны факты, я приподнимаю нос, как гончая, ведущая дичь по верхнему следу. Я вдыхаю обрывки разрозненных фактов, недомолвок и куски телекомментариев, и обрывки эти пахнут страхом.

Шеф Останкино хочет быть президентом?

Или хочет спрятаться на время?

Или кто-то двигает его, как пешку?

Одна из помощниц донны забирает у меня носитель с записями и выходит. В левом окне зала, на затемненном танцполе, происходят забавные события. Я не ошибся, там действительно крутится нечто вроде эшафота, к которому привязан голый парень. Он сложен как греческая статуя, намазан блестящим кремом и прикручен таким образом, что лоснящаяся задница оттопырилась на потеху публике. Публика гогочет, распахнуты десятки ртов. На вращающейся площадке, кроме «жертвы», помещаются две пышные девицы в традиционных садомазо-нарядах, с вживленными хвостами-плетками. В луче прожектора становится видно, что по другую сторону от разделительной стенки на эшафоте точно так же прикручена голая девушка.

– Скажите мне, дознаватель, для кого сделан «Шербет»? – очень миролюбиво спрашивает донна.

– Мое мнение таково: «Шербет» сделан для людей, которым очень одиноко и не хватает душевного тепла.

– А душевного тепла не хватает только богатым вонючим козлам?

Донна Рафаэла гладит искусственного дога. Собака урчит и трется мордой о бедро хозяйки, искательно заглядывая в глаза.

– Тепла не хватает всем, – осторожно возражаю я, косясь на бесстрастное личико Коко. – Насколько я слышал, Экспертный Совет прорабатывает варианты удешевления шоу, но пока удалось снизить цену лишь на «Халву».

– Будем надеяться, что вашим мозгоклювам не придет идея продавать сценарии в кредит. Почему вы не признаете честно, что персональные шоу созданы специально, чтобы унизить женщин?

– Унизить? – Я ищу совета у Коко, но она только хмурится. – Вас кто-то неверно информировал, донна…

– Отчего же? – По состоянию зрачков и цвету кожи я не могу определить сорт драга, которым она накачалась сегодня вечером. – Теперь каждый озабоченный член с деньгами может транслировать свои грязные фантазии машине, и – раз! Несчастные актрисы даже не узнают, какая свинья над ними издевалась.

– Но там не только девушки, там и мужчины. И потом, сценарий может заказать и женщина, никаких половых ограничений не существует. Главное, чтобы эмоциональный стрим оказался транспортабельным…

– Донна, он не понимает, что вы хотите сказать. – Коко приходит на помощь, делая мне страшные глаза. – Вы должны его простить, мужчины не замечают скрытого насилия.

– Он прекрасно все замечает! Ваши заказчики – вонючие похотливые мозго клювы, на словах радеют за равноправие, а в мечтах у них – вернуть то время, когда женщина кормила их, обстирывала и вдобавок не отрывала влюбленного взгляда от их ширинки! Что скажете, дознаватель?

Донна отталкивает дога, щелкает пальцами. В этот самый момент возвращается помощница и включает в центре зала панорамный скрин. Объемное разрешение в натуральную величину, и такого качества, что живые девушки, стоящие рядом, кажутся бледными копиями изображения. Девица в черном вполголоса руководит компьютером.

– Пока еще ваши гнусные затеи доступны горстке жирных стариков, но, если сейчас не ударить в колокола, завтра станет поздно! К счастью, вам непросто удешевить шоу, ведь перформеры – не сосиски! – Похоже, донна выпустила пар и теперь слегка работает на публику.

– Донна, мы нашли эту рыжую, – подает голос одна из помощниц. – Она не из наших, но можно откопать кого-то, кто ее знает.

Но Рафаэла точно не слышит.

– Мы столько лет боролись за то, чтобы удалить эту пакость с экранов, чтобы секс был равноправным, и что в результате, дознаватель? Вы можете сколько угодно рассуждать о душевном тепле и утерянных эмоциях, но в сухом остатке лишь похоть и садизм.

– Хорошо, донна. – У меня нет ни сил, ни желания спорить. – Хорошо, донна, мягкий садизм иногда присутствует, но не жестокость. Кстати, продано немало сценариев, где секса вообще нет. Эксперты подбирают актеров и актрис, готовых к подобной работе. Донна, они не играют, как актеры в кино, они живут в реальности, оговоренной контрактом. Каждый актер в присутствии адвоката досконально изучает контракт…

– Не лгите, их ни о чем не спрашивают!

Я кидаюсь в пучину:

– Хорошо, донна, пусть будет по-вашему. Вам будет приятно, если я признаю, что «Шербет» задуман на потребу мужчинам? Да, я это признаю, хотя раньше никогда об этом не задумывался. Если бы у меня появились деньги, скажу вам честно, я бы купил.

– Ага, ага! – Рафаэла кивает каждому моему слову, она излучает довольство.

– Я бы купил, донна, но совсем не то, что вы предполагаете. Я бы никого не бил плеткой и не насиловал в присутствии других мужчин. Я бы накопил денег и приобрел месяц спокойной семейной жизни! Я даже не нуждаюсь в раскодировке стрима, я сам способен объяснить сценаристам, что мне требуется. Рассказать вам, донна? Я хочу, чтобы театр гнал какое-нибудь тупое шоу для хозяек. Чтобы моя женщина, черт возьми, никуда не торопилась. Чтобы она ждала меня с работы, а не я ее. Чтобы в квартире висели новогодние игрушки и пахло елкой. Чтобы она радовалась, когда я приношу ей подарок, и прижималась ко мне, морозному, вся такая теплая и счастливая. Я хочу, надев передник, вместе с ней раскатывать на кухне тесто для пирожных, и чтобы она меня целовала в нос, оставляя мучные следы, и мы бы хохотали, глядя в зеркало… Вы когда-нибудь пробовали сами раскатать тесто? Я хочу, чтобы мы вдвоем забрались под плед, прихватили с собой тарелку с горячими коржами, чтобы мы по очереди командовали театру переключить каналы и…

Я затихаю. Воздух в легких закончился; мне кажется, что и наружи он стал разреженным. Они все пялятся на меня: Коко, и владелица заведения, и телохранительницы, и даже черепаха неодобрительно поглядывает сквозь окно из своего песчаного царства.

– …И никаких извращений? – тихо заканчивает за меня хозяйка «Ириса». – Никаких матов, царапин и битья посуды?

– Да.

– И никаких подозрений, измен, чужих запахов и наглого смеха в лицо?

– Да…

Эта холодная стерва ведет себя так, будто читает в моей душе. Но донна уже улыбается, правда, не так, как раньше. Теперь она задумчива и сентиментальна, ее пальцы наигрывают тонкий неслышный мотив.