Luide - Записки практикующего адвоката

— Привет, — выдавила я. — Слушай, ты сегодня где?

Голос Виноградова моментально стал серьезным:

— Я дежурю сутки. А что случилось?

Я не ответила на вопрос, просто сообщила, что нам нужно срочно увидеться. Владимир предложил встретиться через полчаса в том самом кафе неподалеку от районной прокуратуры, где, по сути, начались наши отношения.

Меня это вполне устраивало. Оставалось добраться до места и попытаться поговорить с ним спокойно.

Впрочем, кого я обманываю? Я могу лишь создать видимость спокойствия, но не более того.

Оказалось, что Владимир уже ожидал меня, заботливо заказав мой любимый кофе и пирожные.

Он нежно меня поприветствовал и ласково поцеловал (вообще он обожал демонстрировать наши отношения, что мне льстило — приятно, когда тобой гордятся).

Я присела за столик и принялась греть руки о чашку, отпивая напиток по маленькому глоточку и делая вид, что полностью поглощена рассматриванием интерьера. Впрочем, в нем не было ничего, заслуживающего внимания — обычная забегаловка, удобная лишь своим близким расположением к районной прокуратуре, поэтому ее и облюбовали для обедов работники этого достойного учреждения. Сейчас посетителей было мало, и персонал, сгрудившись у стойки, сонно смотрел какую-то очередную мыльную оперу.

Владимир тоже молчал, но наконец не выдержал:

— Анна, что случилось?

Я не рискнула поднять на него глаза, но безмолвствовать дальше было нелепо, и я сказала, будто бросилась в омут:

— Я бесплодна.

Последовала долгая пауза, потом Виноградов как-то очень спокойно уточнил:

— Ты уверена?

— Да, — кивнула я, по-прежнему не глядя на него. — Так сказал врач.

Я внимательнейшим образом изучала кофейную гущу в своей чашке, будто намеревалась погадать на ней. К сожалению, она отказывалась приоткрывать занавесь грядущего, оставаясь всего лишь мутной темно-коричневой бурдой.

Но у меня не было смелости посмотреть в глаза Виноградову, а потому я делала вид, будто кроме чашки с остатками напитка меня больше ничего не волнует.

Мы еще немного помолчали, потом Владимир тихо заговорил:

— Тогда мы не можем пожениться, — и почти виновато закончил. — Без детей — это не семья.

Что ж, самое главное я услышала. Какой смысл спорить с очевидным?

Я встала, изо всех сил пытаясь не сорваться, держаться спокойно и сдержанно. Как же это тяжело — улыбаться, когда хочется кричать! Но я сумею, выдержу. Да, пусть это просто гордость, но не позволю унизить меня еще сильнее.

Как же хорошо, что я додумалась встретиться с ним в общественном месте, не то бы не выдержала.

Было так больно не только потому, что Владимир легко меня бросил, но еще и от того, что, в сущности, я прекрасно понимала его поступок — и не могла укорить. Для него семья, род, наследники значат очень много, это я тоже знала. Так на что же я рассчитывала, сообщая правду? Что он обнимет меня и скажет какую-нибудь утешающую глупость? Что заверит в своей любви несмотря ни на что? Скажет, что мы вместе преодолеем даже это? Глупо. Теперь я прекрасно это понимала.

Что ж. Нужно уметь уходить достойно, не умоляя о пощаде и сочувствии.

Я не сказала ни слова, просто взяла сумочку, встала и направилась к выходу.

Я шла подчеркнуто прямо, старательно держа спину, потому что отчаянно хотелось просто сесть на пол и разрыдаться. Считать шаги, чтобы не думать. Один… два… три… И вот наконец вожделенный выход.

Моего самообладания хватило ровно до квартиры. Открыв входную дверь, я, не снимая сапог, прошла в гостиную, опустилась на диван и позорно разревелась.

Следующие несколько дней я провела, не вставая с постели.

Это очень страшно, когда тебя подводит твое собственное тело. Когда ты начинаешь ненавидеть себя, потому что знаешь: в тебе есть изъян, быть может маленький, почти незаметный, но он тягучей тенью ложится на твою жизнь.

И ты долго-долго смотришь в темноту, не в силах уснуть, и повторяешь: «Боги, за что? Скажите, за что?!»

Но молчат всезнающие боги, нет им дела до твоих проблем, твоих обид, твоей боли. Говорят, многие начинают ненавидеть, другие сходят с ума, зациклившись на единственной идее — любыми путями стать такой как все, правильной. Некоторые находят в себе силы дальше жить и любить, пусть чужого ребенка, приемного. Но он может стать твоим! Может, вот только это не исправит дефекта в твоем теле, того, о котором ты не можешь забыть.

Смешно, ведь раньше я вовсе не мечтала о детях! А когда ребенок из вероятного превратился в невозможного, вдруг стала истово хотеть его рождения.

Смешно, только отчего же по щекам катятся слезы — молчаливые, без рыданий и всхлипов? Потому что страшно, когда предают тебя, но с этим можно жить. А как жить с тем, что тебя предает твое тело?!

Молчите, отводите глаза. Вы не знаете, да и я — не знаю. Но я буду с этим жить, я сильная, я смогу. Лейтесь, слезы, быть может, вы хоть чуть-чуть смоете горечь с моего сердца…

Телефоны я отключила, не в силах принимать поздравления со свадьбой, которой не будет.

К тому же от одной мысли, что через две недели мне придется отвечать на вопросы, почему мы не поженились, мне становилось плохо. Но куда от этого подеваться?

Потом в мою бедную голову пришла спасительная мысль — ведь не обязательно оставаться в Альвхейме, да и вообще в Мидгарде! У меня на выбор несколько вариант — можно, к примеру, поехать на юг и погреться на пляже, или напротив, отправиться на север, где так холодно и красиво, что не останется сил грустить.

В конце концов я выбрала последний вариант. Мне хотелось вновь увидеть Хельхейм, прогуляться по его обледеневшим улицам, выпить горячего вина в кафе. И понять, что тоска и боль — преходящи, и рано или поздно отступят. Да и благовидный предлог для визита имелся — почему бы не навестить Тони и мою маленькую племянницу? Все равно на свадьбу они не собирались, слишком мала еще дочка.

Сказано — сделано, и вскоре грустный Нат уже паковал мои вещи. Кстати, он таки выбил из меня признание, что случилось, и теперь был мрачен и расстроен.

Я его вполне понимала: кроме сочувствия ко мне, у него наверняка возникла еще и проблема в отношениях с возлюбленной Таей. Столь поспешный, пусть и обоснованный, отказ от свадьбы со стороны Владимира явно не нашел понимания со стороны домового. Впрочем, Нат не обсуждал со мной такие вопросы, так что это были лишь мои домыслы.

Я спешно перенесла все дела, ссылаясь на срочные обстоятельства.

Я улетала из Альвхейма, будто пыталась убежать от судьбы. Глупо, наивно и самонадеянно, но у меня просто не было сил пережить здесь всю эту историю.

Казалось бы, я ни в чем не виновата, но сочувствие и шепотки за спиной еще невыносимее, чем откровенное осуждение.