Константин Образцов - Единая теория всего [сборник litres]

Потом он вставал и шел обратно; где-то за деревьями деликатно, но неотступно маячили стражи государственной безопасности – тоже ангелы своего рода, невидимо берегущие его на безмолвных дорожках царства смерти и вечности.

Институт встречал ночной тишиной. Можно было снова браться за дело, работать почти до утра, пока за окном не проснется ранний рассвет, чтобы на следующий день все повторилось сначала.

Кроме этих вечерних вылазок, Савва нашел себе еще одно развлечение, способ дать отдых напряженному разуму. Когда часам к трем-четырем утра мозг категорически отказывался работать, он устраивался в низком кресле у тумбочки с телефоном и вращал диск, набирая семь цифр номера «ленинградского эфира».

Была такая удивительная аномалия в работе старых городских АТС: набрав определенный номер, человек оказывался подключен словно бы к общей конференц-связи с десятками других абонентов, также вышедшими в «эфир» – сейчас нечто подобное назвали бы анонимным голосовым чатом. Никто не знает, кем и когда был открыт этот феномен – как водится, грешили и на криминальные элементы, обсуждавшие таким образом свои преступные планы, и на милицию с КГБ, специально изобретшими столь изощренный способ улавливать в сети сомнительных и неблагонадежных, напрасно рассчитывавших на анонимность, – но так или иначе к середине восьмидесятых пользователи эфира исчислялись тысячами, и там могло собираться разом до нескольких десятков, а то и сотен людей, и телефонное пространство наполнялось многоголосыми выкриками, основным содержанием которых было собственное имя, возраст и номер домашнего телефона.

Но в предутренние часы здесь было пусто и тихо, как в концертном зале посреди ночи. Эфир был развлечением, а в те времена люди лишали себя ночного отдыха ради работы и дела, а не для забав или болтовни с незнакомцами. Савва выходил в эфир, окликал, есть ли кто на связи, иногда разговаривал с кем-нибудь, хотя беседы большей частью не увлекали. То вдруг собеседником окажется какой-то хиппи, сутками сидящий сторожем в деревообрабатывающей мастерской и разговаривающий на таком сленге, что невозможно уловить и тени смысла; то какая-то взвинченная, всхлипывающая женщина целый час рассказывала о своей несчастной любви, о том, каким подонком оказался ее женатый любовник, и в конце концов сообщила Савве, что и он тоже козел. Но Ильинский и не искал диалогов; ему требовалось отражение, кто-нибудь, чтобы вслух проговорить занимавшие мысли, но его монологи из области высшей математики и квантовой физики были едва ли понятнее, чем молодежный жаргон неформалов или причуды женской логики.

Ранним утром 13 июля Савва, как обычно, устроился в кресле и набрал номер эфира. На часах было 3.12.

– Привет, – произнес он в чуть шипящую помехами пустоту. – Здесь кто-нибудь есть?

– Привет, – звонкий девичий голос прозвучал неожиданно четко и близко. – Есть. Я.

Он почему-то вздрогнул.

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

– Савва, – ответил он, чуть подумав. – А тебя?

– Не скажу. Чем занимаешься?

– Пытаюсь обойти Колмогоровскую сложность.

Девушка рассмеялась.

– Ого, математик!

– Да, – согласился Савва. – А ты?

– Я… – она на секунду замялась, – можно сказать, социолог. Изучаю человеческие общества с точки зрения описания общих законов и составления долгосрочных прогнозов развития.

Савве стало интересно.

– Вот как? А какие методики используешь?

– Математическое моделирование.

– Стохастические модели?

– Детерминированные в основном.

Они разговорились, и это было похоже на чудо. Всякая магистральная наука многообразна; литературовед, специализирующийся на немецком романтизме, вряд ли найдет сочувствие своим изысканиям у эксперта по старославянскому языку, хотя они оба являются филологами; ботаник, классифицирующий мхи, чужд интересам зоолога, изучающего нервную систему высших приматов, хотя оба принадлежат к ученым-биологам. Но неизвестная девушка, отрекомендовавшаяся социологом, удивительным образом не только понимала то, что принялся ей рассказывать Савва, не только могла поддержать разговор на такие темы, в которых ни инженер Женя Гуревич, ни отличница Галя давно не были ему равными собеседниками, но и непостижимым образом разделяла его понимание сути проблем, оценила особый научный стиль и подход, а потом и сама выдала такой сольный номер на тему уравнения статистических преобразований, что их беседа стала похожа на невероятный дуэт вокалистов, наконец-то нашедших себе пару под стать.

Когда минут через сорок его собеседница заторопилась вдруг и стала прощаться, Савва был уже совершенно очарован – настолько, что даже неловко спросил у незнакомки номер ее телефона.

– Хорошо, – сказала она. – Записывай.

– Я запомню.

– Двести двенадцать…

И старательно, как прилежная школьница, продиктовала номер «эфира».

– Очень смешно, – буркнул Савва.

– До встречи завтра! – засмеялась девушка и исчезла.

Стало тихо, только вновь зашуршали чуть слышно помехи. Савва посидел еще немного в задумчивости, слушая пустоту, пока в динамике не защелкало что-то, и громкий голос с сильным горным акцентом закричал:

– Алло! Жэнщины есть?! Жэнщины есть?! Алло!

Савва повесил трубку.

На следующую ночь он уже часов с двух начал беспокоиться, потерял концентрацию мысли, и в итоге вышел в «эфир» в половине третьего, некоторое время терпеливо слушая вялый бесконечный диалог двух разнополых учащихся:

– Тя как звать-то?

– Лена.

– Понятно.

– А тебя?

– Коля. Работаешь, учишься?

– Учусь.

– Понятно.

– А ты?

– Я тоже.

– Понятно.

Эта мука прекратилась незадолго до трех. Савва вслушивался в шелестящую тишину, время от времени, как радист на посту среди одиночества ночи, подавая сигналы в эфир:

– Алло? Здесь кто-нибудь есть? Алло?

Она появилась, когда большая минутная стрелка на круглых настенных часах, сухо щелкнув, упала вниз.

– Привет! Я здесь. Рада тебя слышать.

Уж как был рад Савва, и передать нельзя.

С того дня они разговаривали почти ежедневно. Иногда, очень редко, его таинственная подруга почему-то не выходила на связь: Савва ждал, мучился и не находил себе места, думая, что она пропадет навсегда. Но потом незнакомка снова отзывалась на его позывные в тишине раннего утра, и они разговаривали, и в эти часы и минуты он был счастлив почти абсолютно, как может быть счастлив тот человек, что нашел вдруг совершенный гармонический отклик тонким струнам своей души. В математике она разбиралась превосходно, ей были близки волновавшие его гипотезы и идеи, а когда тема чисел и символов исчерпывала себя в разговоре, они болтали о разном, но как будто всегда об одном. Правда, девушка сохраняла инкогнито и раскрывать его не собиралась: она так и не назвала ни своего имени, ни номера телефона, а на другие вопросы отвечала уклончиво или отшучивалась.