Саймон Грин - Истории Темной Стороны

Старейший бар в мире в наше время называется „Странные Парни“. Вы найдёте здесь всё и вся — живых, мёртвых и тех, кто ещё не определился, вместе с богами и монстрами, пришельцами и оборотнями, и уймой вещей, которые не должны существовать, но, к сожалению, существуют. В углу сидела, сгорбившись, Тварь из Чёрной Лагуны [12] «Тварь из Чёрной Лагуны» — американский фильм ужасов 1954 года. Первая кинокартина из цикла про Gillman’a (жаброчеловека). , большая, зелёная, мшистая и воняющая морской водой, поглощая скверный виски, один за другим и скорбящая над тем, что ушло . Племя Гей-Варваров, высокие мускулистые парни в блестящей коже, с пирсингованными сосками и высокими головными уборами со страусиными перьями, зазывало всех посетителей поиграть в Твистер. Танцующий медведь подражал лучшим движениям Джона Траволты. В белой куртке он выглядел довольно глупо, но, учитывая его размеры, никто ему этого не говорил. И группа выглядящих весьма паршиво гномов продавала билеты на зрелище „Невероятной Спящей Женщины“. (Я видел её. Сорок лет кататонии были безжалостны, поэтому гномам больше не разрешали называть её „Невероятной Спящей Красавицей“.)

Одна из женских созданий Франкенштейна напевала сентиментальную песенку, супергероиня-трансвестит Мисс Фэйт внимательно изучала бульварную газету, интересуясь, упоминают ли её на этой неделе, а Гарри Фабулус нарезал круги, продавая химические приключения, копии формулы Хайда и кратковременные психозы по вполне разумным ценам.

Просто ещё одна ночь в „Странных Парнях“.

Но, хотя у старейшего бара в мире мало правил и ещё меньше норм, мы не выносим плачущих женщин. Поэтому, когда в бар ввалилась высокая стройная брюнетка в дорогом костюме, с умоляющими глазами, все притихли и отвели взгляды. Плачущие женщины всегда становятся для кого-то проблемой. Она остановилась посреди комнаты, пошатываясь и огляделась вокруг, и я быстро понял, что она рыдала скорее жаркими бурными слезами гнева и отчаяния, чем скорби. Слёзы сбегали по её щекам толчками, настолько сильными, что они сотрясали всё её тело. Что-то в ней подсказывало мне, что она не такая женщина, которая часто льёт слёзы. Она с трудом сдерживала их и глядела так сердито, как только позволяли её опухшие глаза и размазанная косметика. А потом она посмотрела в моём направлении, и моё сердце упало, когда она обратила внимание на меня. Она быстро протиснулась между переполненными столиками и прошагала прямо ко мне. Обычный бедлам бара возобновился, когда все отметили, что эта пуля пролетела мимо. Я мысленно вздохнул и неторопливо развернулся на барном стуле, чтобы вежливо кивнуть женщине, когда она резко остановилась передо мной и уставилась на меня тёмными безумными глазами.

Она была достаточно красива, на не очень требовательный взгляд, её длинное худое тело сжигала энергия расстроенных нервов. Её одежда была дорогой, хотя немного растрёпанной. Она сжимала белую кожаную сумочку на ремне так, словно просто не могла оставить её в покое и вся её позиция кричала о стрессе и напряжении. Её рот был сжат в тонкую тёмно-красную линию и она держалась очень натянуто, словно рассыпется, если утратит контроль хоть на миг. И всё же, за чистой яростью в её глазах, я видел ужасный, несфокусированный страх.

— Привет, — сказал я, так любезно, как смог. — Я — Джон Тейлор.

— Да, — судорожно проговорила она, слова выходили отрывисто, внезапными толчками. — Я знаю. Мне вас описали. Человек в белом плаще. Рыцарь в холодных доспехах. Он сказал, вы поможете мне. Простите. Я выражаюсь непонятно… У меня что-то вроде шока. Меня зовут Лайза Барклай. Я потерялась. Я не знаю, что я здесь делаю. Я потеряла всю память за последние двадцать четыре часа моей жизни. Я хочу, чтобы вы нашли её мне.

Я опять вздохнул, всё ещё мысленно и вручил ей свой стакан. — Глотните бренди, — предложил я, приложив все усилия, чтобы казаться добрым, полезным и ничуть не угрожающим.

Она обеими руками схватила стакан с бренди, сделала хороший глоток, и немедленно скривилась и пихнула стакан мне обратно в руку.

— Боже, это ужасно. Вы пьёте это для развлечения? Вы круче, чем выглядите. Но это должны быть вы. Простите. Я путаюсь.

— Всё в порядке, — сказал я. — Не торопитесь, отдышитесь. Затем расскажите мне, как вы добрались сюда. В это место нелегко попасть.

— Я не знаю! — сразу же ответила она. — Я потеряла день. Целый день!

Я соскользнул с барной табуретки и предложил ей сесть, но она быстро покачала головой. Поэтому я просто прислонился к длинной деревянной стойке и открыто изучал её, когда она осматривалась в „Странных Парнях“, ясно выражая языком лица и тела, что она не только никогда ничего подобного не видела, но и совершенно явно была ошарашена, оказавшись здесь. Я был впечатлён. Старейший бар в мире не для любого встречного. Большинство людей бросает один-единственный взгляд и убегает с криками, и нам это по душе. „Странные Парни“ — место старой магии и всех распоследних грехов и потакания слабостям. Это не такой бар, где все знают ваше имя, это бар, где вы можете проснуться ограбленным и засунутым в чужое тело.

Лайза Барклай сознательно отвернулась от тревожных достопримечательностей и ужасных клиентов, и полностью обратила внимание на меня. Я приложил все усилия, чтобы выглядеть высоким, мрачным и статным, но, наверное, мне это не очень удалось, потому что лишь через минуту она энергично кивнула, словно я прошёл какую-то необходимую проверку, хотя и с трудом. Она перевела свой пристальный взгляд на Мёртвого Мальчика, который неопределённо улыбнулся и отсалютовал ей стаканом. Кладбищенский пунш предпринял отважную попытку сбежать и ему пришлось придерживать его пальцами.

Мёртвый Мальчик был высок и юношески строен, облачён в длинное фиолетовое пальто, заляпанное пятнами всевозможной еды и напитков, и украшенное чёрной розой в петлице. Потёртые чёрные кожаные штаны над грязными ботинками из телячьей кожи завершали этот костюм. Он позволял своему пальто болтаться распахнутым, выставляя голый торс, покрытый старыми ранами, пулевыми отверстиями и одним длинным игрекообразным шрамом от вскрытия. Мёртвый Мальчик мог быть покойником, но он всё ещё получал повреждения, даже если не ощущал их. Главным образом он держался на швах, скобках и суперклее, вместе с изрядным количеством чёрного скотча, намотанного посередине туловища. Его кожа была бледно-серой и пыльной.

У него было лицо распущенного и очень утомлённого прерафаэлитского поэта, с тёмными, лихорадочно блестящими глазами, угрюмый рот без капли цвета и длинные тёмные вьющиеся волосы, втиснутые под большую мягкую шляпу. Он не улыбнулся Лайзе Барклай. Она его не заботила. Её слёзы совершенно не тронули его.