Ф. Джели Кларк - Хозяева джиннов [сборник litres]

– Еще одно слово, – предупредил человек в маске, – и оно станет последним.

Далтон расширил глаза, скосил их, чтобы взглянуть на острие меча. И снова Арчибальд желал, чтобы мужчина – ради всего святого – хотя бы раз захлопнул свой рот ! Но, увы, этому не суждено было случиться. Местные часто шутили над англичанами, слишком упрямыми, чтобы прислушиваться к предупреждениям о жестоком полуденном солнце, пока не падали от теплового удара. Юный Далтон, похоже, твердо решил придерживаться этого клише. Он устремил на чужака взгляд, в котором сосредоточилось все высокомерие британской гордыни и имперской надменности, а затем открыл рот, чтобы разразиться еще одной слабоумной тирадой.

Человек в маске не пошевельнулся. В отличие от его компаньона. Все случилось быстро, будто ожил камень. Руки в перчатках протянулись к Далтону и размылись – вверх и рывок в сторону, – после чего фигура снова перетекла в подобную статуе недвижимую позу. Арчибальд моргнул. Ему понадобилось мгновение на осмысление того, что он видел. Далтон по-прежнему стоял на том же месте. Но его голова полностью повернулась назад. Или, возможно, его тело. В любом случае его подбородок теперь покоился на спине мантии – в то время как руки были вытянуты позади. Он сделал полный пошатывающийся круг, словно пытаясь привести себя в порядок. Далтон выглядел почти комично. Затем он остановился, окинул окружающих последним озадаченным взглядом и упал на неправильно расположенное лицо – носки его черных ботинок указывали вверх.

Люди в комнате закричали. Кого-то тошнило. Арчибальд пытался к ним не присоединиться.

– В этом нет нужды, – взмолился лорд Уортингтон с побелевшим лицом. – В насилии нет нужды.

Чужак обратил взгляд черных зрачков к старику.

– Но есть нужда в возмездии. Возмездии человеку, что притязает на мое имя. Маср превратился в место упадка. Его осквернили чужеземные замыслы. Но я вернулся, чтобы довести свой великий труд до завершения.

– Уверен, мы можем помочь, – быстро проговорил лорд Уортингтон. – Если вы действительно тот, кем себя называете. Если сможете подтвердить, что вы настоящий аль-Джахиз, тогда я в вашем распоряжении. Мое состояние. Мое влияние. Я передам вам все, что мне дорого, если вы докажете, что достойны этого имени.

Арчибальд в шоке обернулся. На лице старца застыло выражение человека, отчаянно желающего верить. Нуждающегося в вере. Он в жизни ничего более обескураживающего не видел.

Фигура в черной мантии окинула лорда Уортингтона оценивающим взглядом, глаза под маской потемнели еще сильнее.

– Отдашь все, что тебе дорого? – горько произнес он. – Ты бы так и поступил, так ведь? Я больше не нуждаюсь ни в чем, что ты можешь предложить, старик. Но если тебе нужно подтверждение, я его предоставлю.

Чужак поднял меч, направил его на членов Братства. Комната потемнела, свет сочился сквозь тени. Явственное присутствие, излучаемое человеком в маске, усиливалось, нарастало, пока Арчибальд не почувствовал, что сейчас упадет на колени. Он повернулся к лорду Уортингтону – и обнаружил, что старец горит. Ярко-красные языки пламени поднимались по его рукам, сморщивая и покрывая волдырями кожу. Но лорд Уортингтон этого не замечал. Его глаза были устремлены в зал, где каждый член Братства тоже горел – тела полыхали бездымным огнем цвета крови. Странный огонь оставлял их одежду нетронутой, но выжигал кожу и волосы, пока их крики наполняли комнату.

Не только их крики, осознал Арчибальд. Потому что он тоже кричал.

Он опустил взгляд на огонь, обвивающий его руки, пожирающий плоть под целехонькой мантией. Рядом с ним визжала женщина, ее предсмертные крики вплетались в чудовищную какофонию. Где-то за гранью боли, за гранью ужаса, перед тем, как последние крохи его сознания пожрало пламя, Арчибальд горевал по Лондону, по Рождеству, по дорогой Джорджиане и мечтам, которым не суждено сбыться.

Фатима подалась вперед и выпустила клуб дыма из своего кальяна. Муассель смешали из резкого табака, вымоченного в меде, и мелассы с нотками трав, орехов и фруктов. Но чувствовался и другой вкус: сладкий до приторности, он щекотал язык. Магия. Волоски на ее шее встали дыбом.

Собравшаяся вокруг небольшая толпа выжидающе за ней наблюдала. Мужчина с большим носом и в белом тюрбане так близко склонился к ее плечу, что она ощущала окружавший его запах сажи – металлург, судя по вони. Он шикнул на спутника, но только заставил остальных заворчать. Боковым зрением Фатима заметила, как Халид награждает обоих мужчин испепеляющим взглядом – его широкое лицо нахмурилось. Не стоит злить букмекера.

Они, как и большинство, скорее всего, поставили на ее оппонента, сидевшего на другой стороне восьмиугольного стола. «Лет семнадцать, – прикинула она, – с лицом еще более мальчишечьим, чем ее собственное». Но он уже побеждал людей вдвое его старше. Что важнее, он был мужчиной, чему даже в гордящемся своей современностью Каире все еще придавалась важность – это объясняло улыбку на его темных губах.

Часть более традиционных ахва не обслуживали женщин, особенно, если там курили кальяны, а курили их почти везде. Но в этом злачном притоне, спрятанном в нехорошем переулке, пол никого не заботил. Все же Фатима могла пересчитать женщин по пальцам одной руки. Большинство оставили ставки мужчинам. Три сидящие в темной комнате дамы у дальнего столика, без сомнений, принадлежали к Сорока леопардицам, в их кричащих красных кафтанах, хиджабах и синих турецких шароварах. Если судить по презрительным лицам, их можно было принять за зажиточных светских львиц – а не самую знаменитую воровскую банду города.

Фатима отсеяла окружение – игроков, самодовольных мальчишек и высокомерных леди-воровок, – сфокусировавшись на булькающей воде в луковичной колбе кальяна. Когда Фатима вдохнула дым, она представляла его струящейся рекой, достаточно реальной, чтобы смочить ее пальцы. После долгой затяжки из деревянной трубки Фатима позволила зачарованному муасселю пройти сквозь ее тело, прежде чем она выдохнула густую колонну дыма.

Он не походил на обычный дым – скорее серебряный, чем серый. И двигался он иначе: сгущаясь, вместо того чтобы рассеиваться. Ему требовалось несколько секунд, чтобы собраться воедино, но когда это произошло, Фатима не удержалась от чувства легкого триумфа. Дымная река извивалась в воздухе, а по ее поверхности, оставляя за собой рябь, плыла фелюга с туго натянутым латинским парусом.

Каждый взгляд в кофейне провожал бесплотное судно. Даже Сорок леопардиц подняли глаза в изумлении. На другой стороне стола улыбка ее противника сменилась разинутым от удивления ртом. Когда магия иссякла, а дым рассеялся, он покачал головой и отложил трубку кальяна, признавая поражение. Толпа взревела.