Ростислав Соколов - Глаза истины: тень Омбоса. Часть 1. На тропе возмездия [litres]

– Позвольте поделиться своими соображениями. У меня выстроилась кое-какая версия, – Ратцингер помолчал немного и сложил ладони перед собой, соединив кончики пальцев. – Владимир Романов мог внедриться в ряды Ордена Сета. Поэтому ему пришлось следовать их практикам и ритуалам: зеркала для общения с Сетом, кровавые письмена на стенах квартиры.

– Но зачем?! – возмутился Ковальский.

– Чтобы быть двойным агентом. Он хотел добыть информацию о предстоящих террористических атаках на вокзалах, когда прогремели первые один или два. Полагаю, сеттиты разоблачили его и ритуально казнили через повешение в его собственной квартире. Это послужило бы актом устрашения для его коллег. Чтобы вы понимали, что они до вас доберутся, где угодно.

Ковальский закивал, поскольку начал понимать, куда клонит потомственный немец.

– Он догадывался, что за ним придут, поэтому спрятал сведения в тайник, поверх которого нанес пентаграмму, а затем смыл её, чтобы сеттиты не нашли. Он знал, что наши криминалисты в любом случае будут исследовать комнату в поисках следов крови, а потому мы бы точно его нашли.

– Но смог ли он что-то узнать до своей гибели?

Ковальский подошел к двери и взялся за ручку.

– Определенно смог. Он оставил нам подсказку.

Стихотворение в шести строках.

Даже если бы его нашли сеттиты, они вряд ли разгадали бы его смысл. Если расшифровать это послание, возможно, удастся предотвратить следующий взрыв. Все так изящно и просто на первый взгляд. Но осуществимо ли?

Маргарита Романова сидела вместе с остальными членами небольшой следственной группы в комнате для совещаний. Активно жестикулируя своими громадными руками, Александр Ковальский объяснял им то, к каким выводам пришли они с Ратцингером во время допроса сеттита, который, казалось бы, ничего толком не дал. Теперь стало понятно, что опытному оперативнику этих немногих фраз хватило, чтобы уловить главное: сеттиты были слишком самонадеянны. И это их погубит.

Ряховский воспринял версию Ковальского и Ратцингера со скепсисом, хотя и прекрасно понимал, что других зацепок касательно места следующей атаки у них все равно не было.

– У нас осталось два с половиной часа, Альберт! – урезонивал его Ковальский. – Нет времени на сомнения и бюрократию! Нужно действовать!

– Ты же понимаешь, что если мы ошибаемся, то полетят именно наши головы? – напомнил ему Ряховский. – И в первую очередь моя. А связь уж слишком надуманная, как по мне.

– А если вы будете все согласовывать с верховным руководством, – возразила Марго, – то могут погибнуть сотни невинных людей.

Ряховский обернулся к ней и одарил весьма красноречивым взглядом, сдерживаясь, чтобы не сказать все, что думает о новобранце.

– Да-да, я знаю, – саркастично произнесла Марго. – Я красива и неотразима, но вы смотрите на меня уж очень часто и пристально.

Ряховский отвернулся и продолжил споры с Ковальским, а Маргарита мысленно одернула себя. Зачем ты съязвила, дурочка? Тебе чудом удалось попасть в эту команду, чтобы принять участие в расследовании гибели отца и поисках его убийц. А твоя несдержанность сейчас может все погубить. Как говорится, окстись…

Препирания Ряховского с Ковальским отошли на второй план, когда девушка протянула руку, придвинув к себе фотографию стихотворения из шести строк, которое она же и нашла в тайнике. Ратцингер тоже внимательно изучал выведенные почерком её отца слова.

В голове не было ни единой здравой мысли. Бубновый король дворянских кровей…

– Есть какие-то идеи? – шепотом спросил Ратцингер.

От рядом стоявшей Алисы не укрылось то, что они втихаря обсуждали улику. Но она предпочла не реагировать. Марго взглянула на неё, затем на её начальника и все поняла. Здесь любая инициатива наказуема, поэтому стой себе молча и вылезай только тогда, когда тебе позволят. Алиса и так достаточное количество раз нарушала это правило, поэтому предпочла молчать.

– Никаких, если честно, – призналась Маргарита. – Даже зацепиться не за что.

– Полагаю, он зашифровал в этих стихах следующий вокзал?

– Возможно, но какой именно? – она перевела взгляд на карту Москвы.

Мысленно она вычеркнула те, где уже случились взрывы. Кровавые события имели место на Белорусском, Курском и Киевском вокзалах, ровно в этом порядке. Марго обвела взглядом карту города. Сеттиты, видимо, специально выбирали места, расположенные как можно дальше друг от друга, чтобы в их действиях не уловили никакой системы. И какой же вокзал следующий? Оставались Павелецкий, Ленинградский, Рижский, Казанский, Ярославский… Черт, слишком много. Уже не говоря о том, что на любом из них нужно будет вычислить нужный поезд, чье прибытие ближе всех будет к девятнадцати часам.

– Бубновый король… дворяне… земной народ… – Ратцингер глазами в который раз пробегал по строкам послания.

– Под земным народом можно понять крестьян. И тогда они противопоставляются дворянам.

– Наш король хоть и был дворянских кровей, но в итоге переметнулся на сторону простых людей, – подтвердил Ратцингер. – Но о каком короле идет речь? В России не было королей, но были цари и императоры.

– Может быть, речь идет о Лжедмитрии? Самозванце? – в глазах Марго запылали искорки азарта и осознания. – Который поднял восстание и стал царем, выдав себя за убиенного царевича?

– Не думаю, что ваша догадка верна, фройляйн, – он указал на первые две строки стихотворения: – Наш король сначала был дворянином, а уже потом выиграл войну вместе с крестьянами, а не наоборот. К тому же воцарение Лжедмитрия лишь усугубило положение в стране, погрузив её в так называемую Смуту. А в следующих строках говорится о процветании – «пшеница златая».

– И звезда… – добавила Марго, подперев голову рукой и уставившись на стену.

Там у Ряховского притаился плакат с Парадом Победы пятилетней давности. Над фотографиями танковой колонны, проезжавшей по залитой солнцем Красной площади, была помещена огромная рубиновая звезда с указанием годовщины победы в войне. События, которое приобрело статус культа, ежегодного почитания, хотя нынешняя власть к нему по факту не имела никакого отношения…

– Ратцингер, взгляните, – показала она ему на плакат.

– Очень красиво… – проговорил он машинально, но через мгновение понял, что она имела в виду. – Звезда… Коммунистическая звезда…