Юрий Саенков - Унэлдок

— Здесь, — голос охранника упал почти до шёпота и он захлёбываясь затараторил. — Здесь, господин офицер. Я тут постоянно дежурю. Бессменно. Егерь я бывший. Вот меня Владимир Васильевич сюда и определили. Я им баньку, если надо. И рыбалка, ежели приспичит…

— Да не части! — поморщился Сомов. — Где ты конкретно был? Что, вот прямо здесь?

— Не. В домике береговом я был, господин офицер! В домике, вона том. Хозяева ночевать здесь собирались. Хотели, значит, на бережку выспаться. А я готовил дом. Полы освежал, постели стелил, всё как обычно. В баньку им самовар отнёс, поесть там вкусненького всякого. И обратно.

— Так, а остальные? У вас тут охраны, как в банке. Где были остальные? Кроме тебя, был тут кто ещё?

— Конечно! Были! Патрульная смена. Пришли с хозяевами вместе. Володька и Тимоха.

— Ну?

— Што?

— Дурачка не включай, ей-богу?! — начал злиться Сомов. — Где были твои Володьки с Тимохами? Возле бани хоть кто-то дежурил?

— Да. Я дежурил.

— Ты ж говоришь, что в доме был, — сквозь сжатые зубы проговорил Сомов.

— Да, был в доме. Я… Я, господин офицер, и тама, и тама. Я же… Они, как париться начали, так мне хозяин сказали, чтобы я тут не маячил, а пошёл ко сну всё приготовил. Не хотели, значит, чтоба я хозяйку смущал. Она при мне, значит, стеснялась до озера бегать. Вот Владимир Васильевич и приказали пойти от бани.

— Ладно. А патрульные эти ваши, они где были?

— Так тоже в доме. Я им чаю налил. Они чай пили с баранками. Дожидались указаний.

— Пойдём на улицу выйдем. Кто обнаружил тела?

— Я обнаружил, — охранник отворил дверь и угодливо посторонился. — Пришёл, как хозяин просили, через двадцать минут. А они уже мёртвые лежат. Владимир Васильевич ещё пальцами руки подрагивали. Меленько так, как будто собачку чешет.

— А ты чего?

— Я? Я спужался, аж ноги не шли. По рации вызвал всех.

— Ты-то что-то видал? Слыхал? У тебя двух человек под самым носом как букашек пришпилили!

— Как есть ничего, господин офицер! Ни шороха, ни звука! Ветрило в тот день здо́рово. По деревьям да по тресте шелохало. И озеро ворчало. Стоял бы штиль, может, чего бы и услыхал.

Сомов осмотрелся. Плотные заросли черёмухи и крушины подступали почти к самой бане. Убийца вполне мог затаиться в них, дожидаясь благоприятного момента. От кустов до бани всего несколько метров открытого пространства — перемахнуть пара секунд.

— Погоню организовали? Убийца же не мог далеко уйти.

— Да, да, — снова закивал парень. — Тесак по рации…

— Кто такой?

— Володька Дынин. Его Владимир Васильевич тёзкой называл, вот мы ему позывной и придумали такой, шоб и страшно, и…

— Ладно, понял. И?

— Ну, он подмогу вызвал и вашим позвонил. А я, пока подмога шла, я в лес и круго́м- круго́м. Пробегу, остановлюсь, прислушаюсь, не хрустнет ли ветка. Но ничего, ей-богу, ничего. Он как в воду канул…

На этих словах глаза парня сделались огромными, испуг брызнул из них фонтаном.

— В воду! Господин офицер, в воду! Я же берег и не осмотрел! Ах, ты ж! А там треста в два роста, там же слона можно спрятать. Вот я!.. Ведь точно! Куда ему ж ещё было-то?! Я-то думал, он лесом на большую землю. А он ведь совсем в другу сторону. И как же это я сразу-то не скумекал?

Парень побледнел. Его качнуло.

— Давай-ка присядь, потом договорим. — Сомов придержал охранника за локоть. — Яков Соломонович! Помоги человеку!

Подбежавший Рушницкий взял обмякшего охранника за плечи, помогая тому опуститься на землю. Каша с интересом поглядывал на возникшую суматоху, но со своего валуна так и не слез. Сомов тем временем продрался через плотные заросли и вышел к берегу. Это был уже не тот ухоженный и чистый пляж, а едва пролазный дикий берег древнего озера.

На краю береговой линии он замер, глядя в ту сторону, где должна была быть вода. Но озёрный простор начинался много дальше, а прямо перед ним стояла, гипнотически покачивая шоколадными кисточками верхушек, плотная стена тресты.

«Здесь не слона, здесь целую армию можно спрятать», — подумал капитан и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Казалось, что из колышущихся зарослей за ним наблюдают. Захотелось развернуться и без оглядки броситься обратно, к людям. Но было и другое чувство. Словно его настойчиво приглашали войти, зазывали ласковым шепотком: сааа-шааа, сааа-шааа. И в этом убаюкивающем шелестении чудился ему далёкий Настин голос.

Сомов пошёл вдоль берега. Шагов через тридцать он обнаружил то, что искал — сломанные и придавленные к земле стебли образовали в тростниковых зарослях едва приметный проход. Кто-то не так давно вошёл в эти дебри и растворился в жёлто-зелёной гущине.

Он сделал шаг в сторону темнеющего пролома, но нога тут же увязла в растворе песка и ила. Сомов поспешно шагнул назад, не удержал равновесия и повалился на спину, оставив соскочивший сапог в цепком зыбуне.

Чертыхаясь, он выдрал обувку из западни, сунул промокшую ногу в чёрное нутро сапога и зашагал обратно, затылком чувствуя всё тот же пристальный враждебный взгляд.

— Как прогулялся? — осклабился Каша, едва перепачканный и растрёпанный Сомов выбрался на взгорок.

— Надо тресту обыскать, он туда ушёл. Может, какие-то зацепки будут.

Лицо Каши сразу стало серьёзным, он коротко кивнул и полез в карман за руфоном.

Охранник уже пришёл в себя. Он сидел на мостках, понуро опустив голову.

— Как тебя звать-то? — спросил Сомов, присаживаясь рядом.

— Федя, — шмыгнул носом парнишка. — Фёдор Чумаков.

— А ты прав, Федя, в тресту он ушёл. Значит, местный. Ладожский. Городской туда ни в жизнь бы не сунулся. И лодка у него там наверняка припрятана была или он пловец отменный.

Белокурая голова охранника дёрнулась, в голубых глазах вспыхнула решительность.

— Да я всех местных знаю! И приезжих, если часто тут бывают!

— Вот и я о том, Федя. Значит, и убийцу своего хозяина ты знаешь. Вот и подумай, кто бы мог это сделать.

— Да кто ж сможет? — округлил глаза Федя. — Удок не перчатка, так запросто не снимешь.

— Не снимешь… — задумчиво кивнул Сомов.

Если только ты не «светлый».

Возвращались на усадьбу уже по дороге.

Каша снова ушёл вперёд. За ним увязался Скоробогатов. Долговязый поручик неловко переставлял свои длинные ноги, то семенил, то широко подшагивал, пытаясь подстроиться под ровный стремительный ход коротконогого майора.

Рушницкий и охранник Федя предпочли общество Сомова. Оба шли молча, боясь нарушить суровую задумчивость притихшего после похода на озеро сыщика.

А Сомов в тот момент думал о Насте. Её тихий прозвучавший сквозь шелест тростника голос всё ещё звучал в голове. Неуловимый, как далёкая мелодия, как песня без слов, мотив которой тает, едва достигнув настороженного уха.