Эд Данилюк - Сыщик Вийт и его невероятные расследования [litres]

В галерею вошёл высокий сухопарый мужчина образцовой утрехт-ской наружности. Это, конечно, был сам букинист Ганс Краус.

В руках голландец нёс огромный фолиант, на вид старинный.

За иноземцем следовали Адам-Каетан Петрович, наследник графа, высокий тощий юноша в прыщах, и златокудрая Ветрана Петровна, младшая из Мйончинских.

Дыхание Вийта дало сбой. До сего дня дедуктивист видел девушку лишь один раз, да и то при странных обстоятельствах, в мужском наряде. Теперь же, в женском платье, она казалась чудом!

Вийт, не в силах оторвать взгляд от молодой графини, медленно поднялся со стула.

Барышня засмущалась. На её щеках проступил румянец. Девица сделала шаг назад и спряталась за спиной голландца.

– Меня не обманули, действительно Вийт! Вы похожи на ваши дагеротипные портреты в газетах! – воскликнул молодой Мйончинский, с товарищеской грубоватостью хлопнув сыскного надзирателя по плечу. – Я Адам-Каетан Петрович Мйончинский. Наслышан о вашей последней дуэли, барон! – наследник без лишних церемоний упал на стул рядом с дедуктивистом и схватил оказавшуюся перед ним рюмку с коричневым напитком. – На саблях, и вы победили! И кого! Опытнейшего фехтовальщика! Однако ж капитан Бук рассказывает об этом поединке нечто несусветное!..

– Дуэль из-за любовницы? – с врождённой тактичностью деликатно спросила графиня-мать. По наклону мундштука в её пальцах было видно, что она и так знает, из-за чего была дуэль.

– С Адамом-Каетаном вы уже познакомились, барон! – поспешно вмешалась Герда Эйриковна. – А это… – женщина повернулась к девице, – это наша дочь Ветрана…

Свершилось!

Ронислав Вакулович был-таки представлен барышне!

Невольная улыбка осветила мужественное лицо Вийта.

Детектив сделал шаг вперёд, склонился, ловко подхватил руку Ветраны Петровны и куртуазно поцеловал воздух в вершке от бледных тонких пальцев.

– Ах, барон! – воскликнула Ветрана Петровна, и лицо её покраснело ещё больше.

Девушка поспешно отошла к дальнему концу стола и чинно опустилась на стул.

– А это господин Ганс Христина… э-э-э… Зефир Мармозетка… – начал представлять иноземца хозяин дома, но споткнулся, осознав, что не помнит имени голландца.

– Ганс Христиан Вернер Брункальд Флуод Заальфельд Рудольф Мнемозистент Краус, – пришёл ему на помощь букинист. Говорил он с акцентом. – Из древнего рода Герульфингов Авенского дома, – голландец с истинно европейской утончённостью склонил голову. – К вашим услугам!

Вийт по-военному кивнул в ответ.

– Патерик, – добавил господин Краус.

Рядом с сыщиком на стол легла огромная, длиной в полтора аршина, книга.

Сыскной надзиратель вновь кивнул, сделал шаг к своему месту, намереваясь сесть, но…

Да что же это такое!

Голландец прошёл к дальнему концу стола и устроился там рядом с Ветраной Петровной! Соприкоснувшись с ней платьем!

Вийт оторопел.

Фирс, почувствовав неладное, сделал к сыщику шаг – якобы чтобы передать хозяину некую бумагу. На самом деле то был случайно завалявшийся счёт из французского ресторана.

– Смени выражение лица, – прошептал истопник еле слышно.

Дедуктивист метнул на помощника свирепый взгляд, выдохнул, намереваясь ответить что-то резкое, но сдержался и с размаху сел, едва не промахнувшись мимо стула. Его горящий взгляд устремился на иностранца.

Ганс Краус, склонившись почти к самому ушку Ветраны Петровны, что-то ей нашёптывал. Барышня сконфуженно оглядывалась.

– …включает письма епископа к печерскому иноку Феоктисту, – бубнил тем временем ничего не замечавший Флегий Яросвитович, – самого Феоктиста к архимандриту и святого Феодосия к тогдашнему князю, а также сказания и отдельные рассказы…

Сыщик уже вполне осознавал, что Краус ему не нравится. Причём весьма.

– Изволите больше света, выше высокоблагородие? – пригнулся к Рониславу Вакуловичу Фирс и незаметно придавил хозяина к столу, заставляя склониться над патериком.

Дедуктивист, сделав над собой усилие, сумел-таки опустить взгляд на книгу.

Кодекс был, несомненно, древен – средневековый кожаный переплёт, хрупкие пергаментные листы, ряды выцветших букв, старинные однотонные миниатюры, в которых всё ещё угадывались шероховатости от движения кисточки с краской…

Все присутствовавшие, даже надменный мажордом у столика с хрустальными бокалами, затаили дыхание, следя за тем, как Вийт рассматривает патерик.

Тот же ощупал переплёт и корешок, перелистнул несколько первых страниц, испещрённых нечитаемой древней кириллицей, и наугад открыл книгу где-то посередине.

Там был рисунок – монах, стоящий перед пещерой, несомненно, той, с которой началась Печерская лавра. У ног инока расстилались хлеба, позади рос одинокий дуб с вороном на ветке. В отдалении виднелся обнесённый крепостной стеной город. Небо затянули тучи, через которые пробивались ангельские трубы, славящие деяния чернеца.

– Видите, – прошелестел смущавшийся Тарасюк, – миниатюры выполнены в полный лист, так что каждая из них, по сути, представляет собой настоящую картину…

– Это изображение полно глубокого символизма, – перебил его Станимирский. – Верёвка, которой подпоясан инок, означает обет. Поле – обильные плоды, которые произрастают из богоугодных деяний. Дуб подразумевает самого Христа, а ворон является знаком сатаны. И господь, и падший ангел зорко следят за поступью святого по грешной земле. Тучи знаменуют опасности, поджидающие на каждом шагу, но ангельские трубы провозглашают, что жизнь этого человека будет славной и беспорочной…

Сыскной надзиратель скосил глаза на Крауса. Тот уже оставил Ветрану Петровну в покое и внимательно следил за обсуждением. Взгляды молодых мужчин встретились, и голландец улыбнулся. Сыщик поспешно пригнулся над столом и перевернул одну за другой ещё с дюжину страниц.

Перед ним оказался новый рисунок – монах, стоящий у стойки для письма. К ногам чернеца свисал свободный край длинного свитка. Инок находился в большом монастырском огороде, среди высоких каменных строений. Пробивалась какая-то зелень, тянулись к солнцу подсолнухи, пестрели многочисленными ягодами кусты, склоняли под тяжестью плодов ветви деревья. На всё это сверху взирал окружённый молниями Господь.

– Это Печерская лавра, какой она была в середине XV века, – тут же стал пояснять Флегий Яросвитович. Его палец указал на изображения зданий. – Известно, например, что вот это окно было заложено кирпичами в 1430 году.

На следующей странице вновь потянулись бесконечные ряды едва узнаваемых букв.

– Манускрипт довольно объёмный – сто двадцать листов, исписанных с обеих сторон, – говорил Станимирский. – Текст нанесён на тонкий пергамент, в те времена безумно дорогой, причём нанесён гусиным пером, заново очинявшимся перед каждой страницей. Чернила, согласно всем химическим анализам, в том числе моим собственным, изготовлены на основе железистых соединений галловой кислоты, что весьма характерно для Средневековья. Листы, как видите, пронумерованы, но в нумерации есть пробелы, некоторые части книги утеряны…