Екатерина Соболь - Опасное наследство [litres]

Рисовал надгробия на досуге. Прелестно.

– Я не буду обращаться к мистеру Смиту с такой просьбой, – выдавил я. – Причуды моего отца – его дело, а я…

«…Хочу в глазах этого достойного джентльмена выглядеть здравым человеком с понятными запросами вроде гардероба или нового экипажа, а не сумасшедшим, которых в нашей семье, похоже, и так предостаточно», – подумал я, а вслух сказал:

– Закажите для мистера Маккеллана обычное надгробие на его сбережения. Уверен, они у него имеются – где-то же он хранил то, что зарабатывал.

– Слушаюсь. Но вы ведь возьмете на себя руководство церемонией? – прошептал один из стариков, кажется, искренне задетый моим ответом. – Нужно распорядиться насчет цветов и музыки, произнести речь и…

Я замотал головой, глядя на Маккеллана. Меня пугало его бледное, пустое лицо. Словно дух спокойно выскользнул из потрепанного временем тела и куда-то отправился, оставив бренные останки позади. Маккеллану уже не помочь, так какая разница, под каким камнем он найдет последний приют и кто произнесет ничего не значащие слова? Я повернулся к двери, и старики расступились в тесной комнате, пропуская меня.

– Полагаю, ваш отец был так щедр из-за репутации вашего дома, – внезапно сказал низкорослый старичок в заднем ряду.

Ну это просто смешно! Репутация нашего дома была мне прекрасно известна, – когда я был мал, слуги вечно сплетничали, что под этой крышей слишком часто кто-то умирает. Моя мать покинула нас давным-давно, нескольких слуг мы лишились из-за глупых случайностей, а у нас с Беном часто умирали собаки, которых отец в конце концов перестал заводить, – но это же просто стечение обстоятельств! В любом доме кто-нибудь время от времени умирает, такова печальная правда жизни, хоть мы и живем в прогрессивном девятнадцатом веке. Мою маму забрала тяжелая простуда, слуги были старыми и вечно оступались на древних скрипучих лестницах, а что до собак, так все знают: собаки долго не живут. То под экипаж попадут, то лошадь наступит, то заболеют чем-то. Это же не значит, что наш дом проклят, как твердили эти остолопы!

А теперь, видите ли, выяснилось, что мой отец – здравомыслящий человек, бывший военный! – тоже в это верил и заглаживал вину пышными прощальными церемониями. Мне хотелось заорать и что-нибудь разбить, а потом лечь и немного поплакать. Чтобы никто не прочел этих намерений на моем лице, я молча двинулся к двери.

– Сам оденусь, – отрезал я, когда печальные старцы шагнули было за мной.

Торжество, на которое пригласил меня граф Ньютаун, самый богатый из знакомых отца, больше не радовало. Еще час я метался по спальне и гардеробной, как зверь по клетке. Надевал и стаскивал наряды, случайно порвал рукав рубашки, завалил весь пол в комнате сюртуками и брюками, но так и не дернул за бархатный шнур звонка, чтобы вызвать помощь. Моим камеристом был назначен Аллен, унылый старец с ледяными руками, так что всю неделю одевал меня Маккеллан, хоть это в его обязанности и не входило. А теперь он… я в ярости отшвырнул очередной сюртук. Отныне придется довольствоваться остальными слугами, мрачными и немощными.

И тут я замер. Я же – граф Гленгалл, моя воля – закон, и если они мне не нравятся, то я могу… Я распахнул дверь, не зная, как еще выразить свой гнев, и заорал в пространство:

– Вы все уволены! Не хочу, чтобы еще кто-то помер на работе! Найму молодых!

И, громко захлопнув дверь, упал на кровать. Я ждал, что они сейчас прибегут заверять меня в преданности, но никто не явился. Так я и лежал, пылая от обиды на весь белый свет, пока солнце за окнами, и так скупое, не погасло окончательно.

Я вытащил из кармана золотые часы, которые мне вручил Маккеллан, как только мистер Смит при всех провозгласил меня новым хозяином особняка. Это были часы моего отца, в которые тот с непонятной сентиментальностью вставил свой портрет, видимо, чтобы наследник мог полюбоваться наброском его замкнутого, неласкового лица в любое время. Я старался открывать их пореже, но сейчас они немилосердно дали понять, что уже пять часов и пора бы все-таки одеться. Осмотрев свою комнату, напоминающую поле битвы, я поборол желание вызвать старцев, чтобы они прибрались и одели меня, и храбро приступил к этой задаче сам: в пансионе справлялся, справлюсь и тут.

Воротничок поднять, зеленый жилет застегнуть на мелкие пуговицы. Затем брюки, сюртук, цилиндр, сверху – пальто, так выгодно подчеркивающее талию. Наряд скромный, но изящный, – нельзя одеваться слишком крикливо во время траура.

Особенно я гордился тем, как щегольски завязал платок, – и без всякой помощи! В пансионе учителя туго обертывали шейные платки вокруг шеи, но в журнале я увидел моду невероятной красоты – платок, небрежно завязанный свободным бантом. Я полюбовался своим отражением в зеркале, ненадолго забыв обо всех тревогах. Портной постарался на славу – все сидело идеально по фигуре и повторяло ту картинку из журнала, которая мне особенно понравилась. Я сравнил себя с ней и остался доволен. Лондон будет у моих ног!

Настроение у меня исправилось, так что я был вполне готов к сцене великодушного прощения слуг. Чувства всегда надо сдерживать, а я дал им волю и уже пожалел об этом. Слуги, услышав, что я спускаюсь, выстроились на первом этаже. Ишь как испугались, что я их выгоню! Я приосанился. Это будет мое первое деяние как милостивого хозяина.

– Вы всерьез говорили об увольнении, сэр? – учтиво спросил тот, что прислуживал мне за обедом: видимо, он теперь был за старшего.

Я всем своим видом показал, что дам себя уговорить, но слуга с подозрительной настойчивостью ждал, и пришлось ответить вслух:

– Готов проявить великодушие и дать вам еще один шанс. Надеюсь, впредь я буду больше доволен вашей службой.

Старики переглянулись, потом тот, что говорил за всех, выдал:

– Вы не совсем поняли нас, сэр. Если вы серьезно насчет увольнения, то мы не возражаем. Вы сказали, что отпускаете нас, и мы, посовещавшись, поняли, что готовы оставить службу и удалиться по домам, пока мы тоже не…

Я прищурился. О, так вот в чем дело.

– Тоже не что? С лестницы не упали? Такое в любом доме может произойти! – Я был возмущен тем, что моя щедрость их не впечатлила. – Да куда вам идти, вы же не найдете новое место! Побираться будете?

– Нет, мы прилично скопили. – Он быстро глянул на своих товарищей. – Ваш отец платил нам щедро, по шестьдесят фунтов в год. Можете о нас не волноваться, сэр. Мы вернемся к своим семьям и не будем им обузой.

Я вытаращил глаза. Шестьдесят фунтов?! Я мало что понимал в расценках на слуг, но в школу отец посылал мне на расходы двадцать фунтов в год. На эти деньги я ухитрялся заказывать себе новую одежду, нанимать экипаж для поездок на редкие сельские балы, да еще и время от времени совать монетку работникам столовой, чтобы клали мне куски повкуснее. Я посчитал разницу между расходами отца на мое содержание и на содержание семи немощных слуг – и пришел в ужас.