Мария Вой - Сиротки. Отцеубийцы

Латерфольт все еще был там: лежал прямо в сырой после дождя траве, уставившись в небо. Он смыл с себя кровь, но даже не поменял одежды и набросил плащ прямо на голое тело. Страшный оскал, с которым он покинул здание ратуши, сменился на лице печалью – еще одним выражением, которое Шарке было незнакомо.

Впрочем, нет. С тем же выражением маленький Вилем качал на коленях мертвого отца, умоляя его проснуться… Когда Шарка подошла достаточно близко, Латерфольт лениво поднялся, словно заметил ее давно, но надеялся, что она решит его не трогать.

– Ты спасла меня сегодня. Благодарю тебя.

Латерфольт, как прежде Хроуст, встал на одно колено и склонил перед ней голову. Испуганная его тусклым голосом и холодной благодарностью, Шарка тоже присела, чтобы оказаться с ним на одном уровне:

– Вилем…

– Не называй меня так.

Она осеклась, поднялась и отвела взгляд. Резкость его тона ранила ее, кажется, сильнее, чем ружья утром. В глазах защипало, и Шарка развернулась, чтобы уйти, но Латерфольт схватил ее за локоть и заставил посмотреть себе в лицо – осунувшееся, обрамленное сбившимися в колтуны волосами.

– Прости меня! Я просто… я… – бормотал он, жуя губы и не находя слов, за которыми обычно в карман не лез. – Потерпел полный провал! Я слишком привык к миру. Поставил тебя под угрозу. Потерял своих людей… Ничтожество…

– Вилем…

– Не называй меня так!

Крик повис над пустынным двором; дежурившие на стенах Сиротки обернулись к ним. Шарка отпрянула, а Латерфольт закрыл лицо ладонями и, шатаясь, отошел.

– Прости, я не могу сейчас, – услышала она его невнятное бормотание. – Я ничего не могу…

Он не пришел ночью, не появился утром, и в течение следующего дня никто его не видел. Хроуст, который снова отправился с Шаркой помогать раненым, заверил ее, что Латерфольту нужно время, но в его голосе прозвучало сильное недовольство.

– Он потерял многих своих людей, – робко возразила Шарка, когда они подходили к зданию ратуши, которое теперь служило госпиталем.

– Так случалось и раньше. Сейчас он нужен мне и тебе живым. – Хроуст помолчал, пока раненые приветствовали его и Шарку боевыми кличами. – Если Латерфольту нужно время, я готов его дать. Но только потому, что он это он!

Ночь не принесла Шарке облегчения. Она быстро провалилась в сон, но там ее преследовали призраки битвы. Кроме солдат, захлебывающихся предсмертными воплями, была там и Тальда, чьи останки Дар и Трофей разметали по плацу. Затем Шарка снова смотрела, как наступают на нее кьенгары-воры, изуродованные Даром чудовища, о которых она раньше ни сном ни духом не ведала, хотя Морра их упоминала… А что до самой Морры, то ее плач, словно она тоже потеряла в бою кого-то из близких, до сих пор звенел в ушах Шарки. Кирш рассказал, что при виде убитого Мархедора обычно хладнокровная баронесса начала вести себя странно. То, как Шарка обнаружила новый Дар и исцелила им Латерфольта, добило Морру окончательно. Но почему?

Множество вопросов терзали усталый разум Шарки, пока она лечила все новые раны, пропуская мимо ушей приветствия и восхваления солдат. Тут очень кстати пришелся Хроуст: он как настоящий отец без устали утешал, разделял скорбь и гнев и уверял, что грифонам воздастся. «Это только начало, – говорил он, – они еще пожалеют!»

– Шарка! – позвали ее знакомым голосом, пока она держала руки над пулевым ранением на ноге солдата. Подняв голову, Шарка увидела яркие синие глаза.

– Фубар! – она улыбнулась впервые за два дня. – Я думала, ты погиб! Исчез ни с того ни с сего!

– Они меня подстрелили, сволочи.

А еще выбили несколько зубов, рассекли бровь и ударом содрали с щеки кожу до самого мяса… И все же ему повезло больше, чем многим другим.

– Прости, что не смог тебе помочь.

– Ты – тот самый Фубар, которого баронесса привезла из Тхоршицы? – перебил Хроуст, рассматривая мечника.

– Да, – Фубар стыдливо спрятал глаза, как всегда, когда кто-то из таворцев напоминал о его истории. – Но я готов и дальше доказывать свою верность Сироткам, мой гетман!

– Ты легко отделался. Пусть боги будут милосердны к тебе и далее.

Фубар отдал честь сердцем.

– Скажите, – спросил он, запинаясь от волнения и не поднимая головы, – этот человек, который едва не убил Латерфольта… Грифоний всадник… Он мертв?

Шарка вопросительно посмотрела на Хроуста. Тот подергал себя за ус, раздумывая. Солдаты вокруг и свита Хроуста тоже навострили уши.

– Нет, не мертв, – ответил наконец гетман. – Он ожидает суда, который определит его судьбу. Впрочем, у нее не очень много вариантов.

Под рукой Шарки Фубар нервно дернулся, шипя от боли, пока Дар сшивал его плоть.

– Надеюсь, вы… выберете ему… достойное наказание! – процедил он сквозь выбитые зубы, и Сиротки одобрительно закивали.

Суд состоялся спустя пять дней после штурма. За это время Козий Град превратился в полноценный военный лагерь, где разместилась армия Сироток. Весть о том, что великий Ян Хроуст и его воины-освободители за каких-то пару часов взяли твердыню, которую оборонял сам герцог Митровиц, распространялась все дальше, и к крепости стекались крестьяне, бродяги, разбойники – невеликое воинство, но полное надежды, которая не угасла даже за те пять лет, что Хроуст считался мертвым. Сиротки рассылали письма по городам и деревням, отправляли по всей Бракадии гонцов с известием о чуде: королевство будет свободно! Пришло время отомстить за Тартина Хойю и всех, кто встал на его защиту. Страна сбросит с себя стервятника Редриха, и никто не остановит восставшего из мертвых Хроуста – потому что Свортек, цепной дракон короля, сгинул, а его сила наконец принадлежит человеку из народа. Новая Хранительница Дара на собственной шкуре ощутила жестокость короны и потому без страха и сомнения готова идти в бой за всех несчастных и обездоленных.

Шарка думала, что привыкла к обожанию и почитанию за время жизни в Таворе. Но теперь, когда она еще и исцелила всех пострадавших в бойне, любовь народа превратилась в удушающее преклонение. Перед ней расшибали лбы и рыдали в экстазе; к ней носили детей на благословение и приводили сирых и убогих, чтобы она избавила их от немощи. Хроуст, впрочем, быстро догадался, что ни к чему хорошему это не приведет, заметив, что под конец дня Шарка валится с ног от усталости. Гетман заверил людей, что время исцеления для каждого еще придет, а пока нужно сосредоточиться на том, чтобы сорвать гнилую корку с ран, покрывающих Бракадию.

Пока самого Редриха под рукой не было, следовало разобраться с его вернейшим слугой. Суд проходил в церемониальном зале ратуши. Все убранство уже растащили, и теперь это был темный голый зал, в котором вокруг железного кресла с ремнями расставили стулья для Хроуста и его приближенных. Хроуст распорядился провести суд в строжайшей тайне от народа. Солдатам-очевидцам было сказано, что на Рейнара у Шарки просто не хватило сил, а тем, кто слышал разговор с Моррой, приказали помалкивать.