МемуаристЪ - Корона претензий не имеет

И сейчас маг уверенно вел Хенрика к одному ему ведомой цели в самое сердце горских жилищ. Сердце то называлось «Подкова и гвоздь», то ли в честь давней легенды о сражении, которое не состоялось потому, что у барона, ведущего в бой войска, в недобрый момент расковался конь, то ли в память о неком кузнеце, прибившем подкову ко лбу непутевого ухажера своей ветреной дочурки, то ли в честь серебряной подковы, столько крепко прибитой над входом, что самые сильные сорвиголовы как ни старались, так и не смогли ее отодрать, так что поговаривали даже будто это и не подкова вовсе, а искусная резьба в камне, а то и наведенная каким-то могучим магом после пары крепких иллюзия. Впрочем, несмотря на непритязательность заведения, местные крепкие славились далеко за пределами даже Латераны, здесь подавали особый сорт напитка, обладающего поистине поразительным действием: немного джина и ривийского вермута, один лимон плюс хорошая порция апельсинной горькой, попадете в те края – не упустите случая испробовать на себе.

Несмотря на неурочный час, таверна была переполнена и гудела как растревоженное осиное гнездо, мельком вглядевшись в лица посетителей, Хенрик с трудом подавил в себе желание выйти на улицу и бежать, бежать куда глаза глядят. Эдвин напряженно разглядывал толпу: «Если я хоть что-нибудь про него понимаю, он должен быть здесь, сегодня именины Кемпбелла, верховного гланского тана, а наш друг не упустит случая… о, а вот и он», – маг незаметно указал на коренастого мужчину изрядно бродяжного вида в рваном коричневом пыльнике, что-то настойчиво втолковывающего паре здоровенных горцев у стойки. Хенрик через гул голосов прислушался, нет, ничего не разобрать, мужчина говорил по горски, выбрасывая резкие гортанные фразы своим медленно багровеющим слушателям.

– Что он сказал? – вор слегка подтолкнул Эдвина в бок

– По-моему, он наговорил достаточно. Ну что ты будешь делать, вот так каждый раз… – маг озабоченно потянул Хенрика к дальней стене.

Тем временем, оратор у стойки наконец выговорился и довольно ухмыляясь, тянул вверх кружку, явно предлагая окружающим присоединиться к его тосту. Над залом на мгновение повисла зловещая тишина, которая, не успев как следует разлиться в воздухе, была грубо прервана резким, будто лопающийся винный бочонок, выкриком «Аглатан ровеннах!!!» и сразу тремя горцами, набросившимися на дерзкого чужака – двое на плечи и один спереди. В диком гортанном оре заходилась уже вся таверна.

– У нас случаем нет другого хелльского проводника?

Эдвин не ответил, он быстро мешал пальцем в карманной ступке какие-то порошки, что-то приговаривая на незнакомом вору наречии.

Тем временем коренастый бродяга вооружился двумя деревянными кружками и здорово молотил накатывающие на него волны разъяренных горцев. Многие отлетали, разбрасывая столы и стулья, кто-то бросался снова в схватку, некоторые оставались лежать неподвижно. Очередной бросок и на драчуне уже громоздилась копошащаяся гора из орущих людей. Эдвин закончил свои манипуляции и с резким выкриком выпростал ступку над толпой. Между потолочными балками надулись и стали с оглушительным тумканьем лопаться огненные шары, обдавая стоящих снизу раскаленными брызгами. Толпа в ужасе замерла. Из-под кучи малы показалось улыбающаяся, несмотря на разбитую губу, физиономия бродяги, – Колдууун! Ты как раз вовремя, давайте-ка убираться отсюда.

Эдвин отступал к двери задом, держа наготове поднятую в странном жесте к потолку руку, но никто не попытался их задержать. Так, провожаемые горящими взглядами, они и покинули притихшую таверну.

– Крис, – представился прихрамывающий бродяга

– Хенрик, – протянул в ответ руку вор

– Славные вышли именины собаки Кэмпбелла… и почему ровеннах? Я вообще-то из Ривии.

Высоко в прозрачных небесах над компанией величаво кружил одинокий сокол.

«Милорд, предчувствую, что это последнее письмо, которое я направляю Вам с острова в знак моей преданности и благодарности за то, чем я обязан Вашей светлости и никогда не смогу достойно возместить сполна. Спешу сообщить, что третьего дня пришел корабль с пополнением гарнизона и с ним приказы, опечатанные львом ярящимся. Герцог предписывает незамедлительно вывести все нынешние войска на большую землю и наш отряд уже ждет завтрашнего отправления, взойдя на корабли. С ними же завтра отправлюсь и я.» – перо согнулось на кончике, писавший прервался и стал аккуратно чинить его небольшим, но очень острым ножичком. Крупные сильные руки старого солдата за годы службы больше привыкли к обращению с шершавой рукоятью меча, длинным луком или обухом топора, чем к тонкому перу, но несмотря на это, движения лезвия были точны и экономны, пальцы не дрожали.

«От верного источника стало мне известно, что на склады на острове доставили три десятка полных армейских мундиров пентийской стражи, соответствующее пентийское же оружье и доспехи. Весьма странен и состав нового пополнения, которому предстоит сменить нас на службе: двадцать семь южан-силльванцев, как нарочно подобранных такими смуглыми и чернявыми, что не слыша их говора, незнающий человек легко мог бы принять их за наших заморских соседей и двадцать ривов, напротив, белых как морская пена. Из моих недолгих разговоров с прибывшими могу заключить лишь, что среди них нет ни одного из тех, кто держал бы в бою молот или копье, набраны они по дальним деревням, толком не обучены и в военном деле не смыслят вовсе. Отдельным ботом на иструс прибыла еще одна команда из пятнадцати людей, вида откровенно разбойного и лихого, держатся они особняком, командиру гарнизона не докладываются, ходят всюду доспешны, всегда с оружьем и ради каких целей прибыли на остров узнать невозможно. У командира их видел мельком медальон, который тот носит поверх кольчуги не скрываясь, на коем выбит девиз на ривийском: верный, храбрый, послушный. Девиз такой я также слышу впервые.»

Солдат отхлебнул из мятой жестяной кружки остывшего чаю, подумал еще немного и довершил письмо: «По зрелом размышлении, хотя и не в силах уразуметь всего, склоняюсь я все же к мысли, что поскольку в наше темное время зло может принимать любые обличья и дьявол может скрываться даже под маской невинности или наоборот, – преданной службы государству, постольку замена эта гарнизона кажется мне делом непонятным и вряд ли предназначена к целям добрым. Питаю надежду, что старания мои не окажутся напрасны, а это письмо бесполезным. Да хранит Вас святой Катберт. С заверениями в моей преданности, Л. Рейд-на-Гэл. Иструс.»

Солдат неторопливо свернул тонкий пергамент, завязал его в кожаный чехол, достал из закрытой платком клетки нахохлившегося голубя и принялся привязывать негнущимися пальцами свое послание. Ночь была на исходе.