Нелли Горицвет - Никто не избегнет блаженства

Никто не сновал мимо меня туда-сюда, и я, не стесняясь, принималась рассматривать разнообразный строительный мусор, состоящий, главным образом, из бетонно-цементного крошева и кажущийся на фоне закатного солнца произведением сюрреализма. Более того: купив надежные катерпиллеровские берцы своего размера в магазине военной форменной одежды, я экипировалась и уже смело приходила на свою мертвую «зону 51» все чаще и чаще, подбираясь к дому все ближе и ближе. И почему-то мне казалось – это тоже была навязчивая мысль, овладевшая мной внезапно – что помещение, особенно его подвальная часть, кишмя кишит крысами.

Наконец настал час, когда я перешла на второй уровень храбрости – отважилась проникнуть внутрь, вооружившись фонариком. Огляделась вокруг: пустой широкий холл (если, конечно, этот сарайный антураж можно именовать холлом) пересекала лестница, ведущая на этажи. В помещении витал устойчивый специфический запах строящегося здания, причем такой, в котором сразу чувствуется отсутствие людей. Я стала подниматься по ступенькам. Перил не было, отчего приходилось быть особенно внимательной и осторожной. Здесь и, вправду, оказалось полно крыс. Являвшие собой реальность, а не миф, они разбегались в стороны из-под моих ног. Их спины, такие же серые, как и все вокруг, мельтешили, выхваченные световым ореолом моего фонарика, оставляя на порожках и боковых стенах резко увеличенные контрастные копошащиеся тени. Время было вечернее, на улице уже стемнело, да вдобавок все небо заволокло тучами. Так что фонарик оказался очень кстати. Стаи стрижей, с реактивным свистом рассекающих небосвод, залетных ласточек и голубей, сидящих на подоконниках, крыс, уделывающих дом изнутри, придавали атмосфере какую-то загадочность и таинственность.

Я малость побродила по квадратным комнатам, манящим своей серо-белою пустотой – для этого мне пришлось аккуратно ступать среди цемента, шаря фонариком по полу из-за страха провалиться в какое-нибудь канализационное отверстие, из любопытства заглянула в пару оконных проемов на этажах. И постепенно добралась до самого верха, не найдя и намека на граффити ни на одной из стен.

На крыше, построенной лишь наполовину, оказался прочный каменный парапет. Подойдя к нему, я посмотрела в сторону своего дома: освещенная людная мостовая, яркие рекламные вывески, фонарные столбы, машины, автобусы. До чего же все это выглядит милым, добрым, манящим и родным, когда находится так далеко! И тут мне в лицо ударили хлесткие капли дождя. Я молниеносно раскрыла над собой прозрачный зонт-купол, и свет далеких окон стал мерцать сквозь потоки воды золотыми новогодними шарами. Огни уличного освещения и вспышки трамвайных разрядов, роняющие грозди искр среди паутин проводов, отразились бликами от моей мокрой черной клеенчатой ветровки.

Сверкнула молния, загремел гром. В воздухе сильно запахло озоном, пылью, мокрой побелкой и бетоном. Словно технички во всех подъездах города в одночасье затеяли влажную уборку…

Блестел черный асфальт, светились булькающие лужи. Я не могла стронуться с места, а ливень все хлестал и хлестал, сметая с крыши голубиный помет, с тротуаров – мусор, с души – грязь. И неожиданно для себя я вдруг поняла: лучшего уголка для уединения мне не найти.

Многие из заброшенных зданий нашего города находятся в активном процессе возведения – в таких домах лучше не показываться: опасно, да и могут штрафануть. Уличная детвора так и норовит свернуть там себе шеи. Еще у нас есть старинные заброшенные развалины – останки советских тюрем и колоний-поселений. Мрачноватое место, притягивающее всякий сброд. Там тоже делать нечего. А вот в атмосферу замороженных долгостроев окунуться, определенно, стоит. Остовы строений, словно горы, выступающие из дымки, видны отовсюду, и расстояние до них на глаз не определишь. Обживаются они обычно либо бродягами, либо руфферами.

Постепенно мое основное обиталище переместилось из ненавистной моему сердцу трехэтажной «сталинки», где я прописана, сюда, на шестнадцатый этаж – на крышу одинокого вольнолюбивого дома, продуваемого всеми четырьмя ветрами. Теперь, стоит только мужу уехать в служебную командировку в Москву, отправиться в очередную горную экспедицию, или даже просто отлучиться в научную библиотеку по делам, как я тотчас надеваю джинсы, ветровку, зашнуровываю берцы и выметываюсь из квартиры на стройку! (В рюкзачке у меня впритирку с «перекусом» лежат одновременно и солнцезащитные очки, и зонтик от дождя, а отдельно в накладном кармашке сбоку книга, ручка и блокнот – так, на всякий случай.) Правда, порой на меня накатывает неумолимое желание уединиться даже в том случае, если супруг находится дома – сидит себе где-нибудь за чертежным столом неподалеку. И тогда я тихонько «отпрашиваюсь» у него прогуляться, чтобы нарвать зверобоя с душицей или каких-нибудь других трав, а сама сворачиваю с тропинки, так и не дойдя до леса, и, наскоро перебежав шоссе, окунаюсь с головой в мир строительного сюра…

И вот я все лежу и лежу себе наверху многоэтажки, задумчиво глядя по сторонам: то вниз и вдаль – на проезжающих мимо машины и вечно спешащих по делам людей, то вверх – на тревожное небо с угрюмо бегущими куда-то облаками и изредка пролетающими галочками самолетов. Лежу и словно растворяюсь в тихом мире, одна-преодна на всем белом свете, охваченная неизвестно откуда взявшимся счастьем, изысканным, точно предвкушение полета. А вокруг – ни души!

Голуби уже привыкли ко мне и сами подлетают, раскрывая доверчивые клювы, курлыча, курлыча…

Крысы – ниже живущие соседи – проворно выхватывают у меня добычу, уносят ее куда-то во тьму, в норки, и незамедлительно возвращаются за новой порцией. А, насытившись, довольно трутся мордочками о мои берцы.

Часа через четыре я, довольная, прихожу домой, предварительно купив на рынке у бабушек несколько свежих вязанок лекарственных растений.

И так пошла-поехала, так потекла моя двойная жизнь…

– Ты не знаешь, где мои старые спальные мешки, который я брал на плато Путорана? – спросил меня как-то Эрик. – Ну, те, что списаны за негодностью?

– Так их у нас еще в прошлом году на даче украли, – невозмутимо соврала я в очередной раз, как ни в чем не бывало.

Оба спальника были едва ли не единственным… реквизитом человеческой жизни , принесенным мною в заветный тайник на случай резкой перемены погоды. С ними я смогу проводить прохладные ночи на крыше, в то время как муж долбит кайлом горы где-нибудь в тысячах километрах отсюда. Вернее, не сам долбит, а только руководит…

Ах да, забыла представиться! Зовут меня – Конкордия. По мужу я – Эрикссон, по отцу – Зимоглядова. Мне чуть больше двадцати лет согласно новому, медицинскому удостоверению личности, выданному ВОЗ после успешного завершения процедуры увеличения продолжительности жизни, и чуть больше пятидесяти согласно старому российскому паспорту. Омолодиться мне помог Эрик, эмигрировавший в Россию задолго до Мирового Исхода 2035 года: однажды повстречав нас с мамой на юге, именитый ученый взял, да и увез меня в Заполярск – нынешний New-Land, один из северных захолустных городков, которые в преддверии Мировых Катаклизмов власти отдали предприимчивым и зажиточным мигрантам, получившим статус беженцев. Так Карелия, Мурманская, Архангельская области и Коми стали заново отстраиваться силами приезжих из Хельсинки и Глазго, Упсалы и Осло, Анкорриджа и Рейкьявика…