Олег Никитин - Шмель в паутине

– Спасибо, что прилетел, – мило улыбнулась она, приглашая гостя в комнату.

Света надела весьма скромное платьице до колен, к которому прицепила только одну брошь. Зато и не шее, и на лодыжках, и на запястьях у нее красовались голубые с золотом ленточки, как будто вырезанные из тканевых частей мебели. Словно созданная для тишины и созерцания чего-то внутри себя – может быть, в полудреме или даже во сне – та явно покупалась в дорогом магазине. А ворсистый ковер и две пальмы с кокосами и финиками! Милан почувствовал, что готов упасть в кресло и предаться неге, слушая песню, клип которой мельтешил на многометровом экране справа от него. И пусть при этом все плоды окажутся пластиковыми. В левом же углу, за листьями дерева, виднелись сквозная винтовая лестница и прозрачная сигара одноместного лифта. Эксперт решил, что ему было бы любопытно узнать, что сверху и что снизу – кухонный блок или спальня – но тут же одернул себя и выдавил:

– Надеюсь, неисправность не потребует сложной аппаратуры. У меня ведь ничего нет, кроме отвертки и щупа.

– Это самое главное, – серьезно проговорила Света и вдруг так заливисто рассмеялась, что Милан не удержался и деревянно улыбнулся в ответ.

Она выкатила из лифта трехногий столик с живописно расставленными на нем вазами, бокалами и графинами. Эту композицию можно было хоть сейчас помещать на страницы «Женской воли», даже на обложку. Вслед за хозяйкой Милан уселся в кресло и несмело ухватил кусочек апельсина.

– Я прочитал твою статью в журнале, – кашлянув, проговорил он.

– Понравилась?

– Хорошо написана, живо, – кивнул он. – Вот только моя физиономия там как бы ни к чему.

– Почему же? – воскликнула Света. – Ведь там в конце про аварию и твой подвиг спасателя! Ты что будешь пить, колу или сок? А может, пиво? Я на всякий случай принесла. К тому же я не знаю твой вкус… Это гаевский «Черный елей», на днях купила, когда на соседнем острове устроили ярмарку от Западного округа. Мне почему-то показалось, что тебе оно понравится. Ты ведь там родился? Тут и оливки есть.

Милан чуть не подавился печеньем, челюсти его будто свело спазмом, настолько остро в памяти всплыли родной Эль-Фернандо и кабачок старика Фиделя. А Света тоже хороша – похоже, специально забралась в базу данных Департамента народонаселения, чтобы вытащить оттуда открытую информацию о Милане Хастиче. Конечно, она там имелась, спасибо синьору Обри.

– Что, не угадала? – огорчилась девушка.

– Даже слишком угадала, – проворчал Милан.

Она расцвела и тут же наполнила два бокала, но гость не торопился протянуть за напитком руку. После клиники Максимова он еще ни разу не пил спиртное в присутствии симпатичного, расположенного к нему человека и не знал, как оно может сказаться на разговоре. Сможет ли Милан остаться уравновешенным и отстраненным после крепкого «елея»?

– Может быть, лучше мне посмотреть на машину?

– Еще полно времени! Челнок прибывает только в три часа, успеем.

Да, это было настоящее гаевское пиво, такое, каким оно запомнилось Милану. Поистине, Валхалла – столица мира, ни в Петровске, ни в Санта-Кларе, ни тем более в Буфарике ему так и не довелось отведать любимый сорт, к которому он привязался еще со времен службы на марганцевом комбинате.

– Месяца четыре уже «елея» не пробовал, – не удержавшись от довольной реплики, сказал он.

– Почему? – загорелась Света. Она наклонилась вперед, отчего халатик ее несколько разъехался в стороны, и крошечный серебряный листок на цепочке выскользнул на волю. – А где ты провел это время? – «Я проторчал в тюрьме, а потом в заповеднике как подопытный экспонат для ботаников!» – Прости, я что-то не туда полезла, – увидев окаменевшую физиономию Милана, стушевалась девушка и поспешно вскочила, отчего ее не уложенные волосы, все тряпочки, подвижные детали одежды вспорхнули, будто яркие бабочки с цветочной поляны. И тут же сели обратно, словно сморенные солнцем и густым духом нектара.

Волна ее тонкой парфюмерии достигла Милана и медленно разгладила черты его лица, ставшие будто жестяными пальцы отклеились от бокала, отпуская хрупкую вещицу, пока она еще цела.

– Что-то мне надоела эта музыка, – бодро сказала Света, не глядя на гостя, и метнулась к дивану, на котором у нее валялся пульт. – Так, какие у меня есть каналы? А может, запись поставим? Тебе какая группа нравится?

Она наконец прекратила суетиться и встала неподвижно, вполоборота к Милану, не решаясь посмотреть на него. Ее прическа совсем растрепалась, руки переплелись пальцами и легли где-то на уровне груди – было очень похоже, что она просто в отчаянии от собственного журналистского любопытства.

Милан встал и шагнул к ней, не в силах сопротивляться какому-то глубинному, почти животному позыву; он же принудил его легко поворошить ей прическу пальцами, отчего Света в немом изумлении повернула к нему лицо. Видимо, она уже отчаялась добиться от него какой-либо реакции на свои речи, кроме механически-холодной.

– «Cast-iron blockheads», – через силу произнес Милан. На языке у него роились совсем другие слова. – Только, по-моему, они уже распались. Мне давно не попадалось их новых вещей.

– А я даже не слышала о таком коллективе…

Она повернулась к нему и подняла голову, руки ее плавно, будто вьюны по стене дома, скользнули вверх, едва касаясь его одежды, и сомкнулись за головой Милана. Как цветок на рассвете, она раскрылась ему навстречу, и алым пестиком в чашечке цветка-рта блеснул язык, раздвинувший матово-белые тычинки зубов. Будто в замедленной макросъемке, когда объектив не успевает наводить резкость, она вся, расплываясь в его зрачках непрерывной чередой образов, целиком коснулась его, и Милан словно оказался рядом с неисправным гравиблоком. Пол закачался под ним, хаотически, но плавно меняя угол наклона, и как Милану удалось устоять, он так и не понял – только спинка дивана, кстати оказавшаяся позади, безропотно приняла на себя часть их сдвоенной тяжести.

От Светы даже пахло цветком – по-летнему пышным и душистым, вобравшим в себя полуденное солнце, ветер, каплю едва отгремевшей грозы и отблеск молнии, мгновение назад сверкнувшей в озоновой выси.

– Хочешь посмотреть на другие комнаты? – проговорила она, едва касаясь губами его шеи. – На лифте прокатимся… У меня музыкальный.

Бельмо на выставке

Каждый июнь в Выставочном центре Валхалльской Академии Искусств проходит смотр достижений наших арт-художников. Традиционно в нем принимает участие и приглашенная «звезда»: на этот раз ей стал бельгийский скульптор Вим Бельмо. Этот экстравагантный мастер даже на Земле, где он сверхпопулярен, отличался своим трепетным отношениям ко всяким гнусностям, а уж на «провинциальной» сцене Эккарта развернулся на полную катушку. Он представил зрителям фигуру голого человека-механизма, страдающего от неудержимого поноса. На этом довольно отвратительном примере художник, по его словам, старался показать тщету жизни и круговорот питательных веществ, в том числе воды, в природе. Дело в том, что фекалии падают на минитранспортер и на нем же постепенно превращаются в аппетитные «пирожки» и прочие белковые «яства». Загребущих рук фигуры эта «кулинария» достигает уже в относительно пристойном виде, после чего жадно поглощается зубастым ртом биомеханизма.