Владимир Данихнов - Статика

— Что дальше? — спросил я.

— Дальше… Теперь примерно каждые полгода сектоиды проникают на Землю и что-нибудь взрывают. Неделю назад Эрмитаж взорвали. Хотя по мне, зашибись, что не «Бункер» — это клевый ночной клуб в Питере. Если б что с «Бункером» случилось, я бы первым в армию записался, надрать сектоидам задницу.

Рука сама собой сжалась в кулак, но я сдержался. Здесь не Статика.

Могут не понять.

— Как они проникают на планету? — спросил я.

— А ты туда погляди, — кивнул куда-то в сторону Мотин.

Я оглянулся.

На плакате, прикрепленном рядом с выходом был изображен безобразный (глаза выпучены, зубы гнилые) зеленокожий человек, шею которого стянула удавка. Надпись на плакате гласила: «Смерть ублюдкам — сектоидам».

— Они от людей почти не отличаются, — объяснил Муха. — Ну там кожа зеленая да на руках-ногах по шесть пальцев. И все. Только они сейчас хитро поступают — кожу отбеливают, а лишний палец отрубают. Наши сначала пытались вводить генетический контроль, только сектоиды, сволочи, как-то научились его проходить. Сейчас Федорчук пытается в Галактическом Совете добиться разрешения на атаку сектоидов (у них-то и флота своего нет, а колонии всего на трех планетах), только вот, поговаривают, что Совет побаивается еще большего усиления Земного Сектора — все до сих пор помнят как мы червям по заднице настучали. Однако нашим тоже надоело плюху за плюхой получать — как бы без всякого разрешения их в порошок не стерли… Короче, не спокойно у нас тут, Вася. Так-то вот! Ага…

Я допил пиво.

— Где находится улица Киевская? — спросил я у Мотина.

— Шесть остановок, если на трамвае…

— Трамвае? — переспросил я.

— Монорельсе, — медленно, удивляясь моей глупости, проговорил Муха.

Мотин проводил нас до остановки, всю дорогу восхищаясь, как здорово, что изобрели виртушники — и как люди раньше без них жили? Я рассеянно кивал, а Гена с раскрытым ртом слушал бредни Мухи.

Мы поднялись на эскалаторе на остановочную площадку — вагон прибыл почти мгновенно, и вместе с остальными потенциальными пассажирами кинулись к призывно раскрытым дверям.

— Пока, Вася! Счастливо, Микроб! — крикнул на прощание Муха, вскочил на доску и ринулся вниз.

В вагончике мест не было — пришлось встать около поручней и ждать своей остановки. Гена держался за мою руку и сквозь окошко наблюдал за видами Москвы с высоты пятиэтажного дома, а я достал газету. Листок был девственно чист — я нажал пальцем на небольшой серый кружок в центре и по листку побежали строчки. На первой странице ничего особенного не было — новости (всеобщая паранойя по поводу сектоидов приняла угрожающие масштабы, чемпионат Галактики приблизился к логическому концу — в финал пробились обе планеты Акалоитов), много рекламы… Я снова нажал на кнопку — строчки сменились. На этот раз — сплошная реклама. Короче говоря, к концу поездки я проглядел обе газеты, но ничего нового для себя не извлек — пришлось скормить листки хищному мусороботу.

Киевская находилась в спальном районе — сплошные девяти— и четырнадцатиэтажки. Старые дома, более размеренный стиль жизни. Снег здесь таял не так быстро, как в деловом центре. Много детских площадок, школы с бассейнами на крышах (что за новые веяния?), рядом с остановкой под силовым полем раскинулся большой зеленый парк. Я не отказал себе в удовольствии и прогулялся по парку вместе с Геной, вдыхая аромат цветов и деревьев.

Мы уселись на скамеечку и некоторое время наблюдали за белочками, прыгающими с ветки на ветку. Гена зевнул: мне вдруг подумалось, что для мальчишки слишком много впечатлений за сегодняшний день. Надо снять номер в гостинице. Да и не брать же парня с собой в поход за фальшивой ксивой.

— Здесь хорошо, — сказал мальчик. — Жаль, что мама с папой не остались на Земле.

Около кипариса веселилась стайка малышей в сопровождении родителей. Тощий фотограф щелкнул счастливую семью, и они отправились дальше.

— Пойдем, — сказал я и потянул мальчика за собой.

— Какой замечательный малыш! — воскликнул фотограф при нашем приближении. — Хочешь сфотографироваться на фоне кипариса?

— Нам нужна обычная фотка на документы, — сказал я, припоминая, как семь лет назад фотографировался на Статике. — На синем фоне.

— Насколько я знаю это правило на Земле отменили год назад, — удивился фотограф, — сейчас в документы вставляют голографические фотографии.

Вот незадача. А как насчет Статики? Там такое правило осталось или нет?

— Неужели? — притворно удивился я. — Ну тогда давайте голофотографию. Сколько это будет стоить?

Лишь дело зашло о деньгах, улыбка сошла с лица фотографа — ее место занял холодный расчет.

С фоткой Гены в кармане я направился к ближайшей гостинице — старинному серому трехэтажному зданию. Швейцар на входе почтительно раскрыл двери, и мы оказались в фойе.

Гостиница мне понравилась: все в стиле конца девятнадцатого века, люстры с настоящими свечами (или очень искусной подделкой), гобелены на стенах, пушистые ковры под ногами.

Администратор (вышколенная поза, красная ливрея, золотая табличка — Яценко — на плоской груди ) встретил нас легким вежливым поклоном.

— Мы с племянником хотели бы остановиться здесь на ночь, — сказал я. — Нам нужен двухместный номер со стерео и душем.

— Вам повезло, как раз такой номер только что освободился, — кивнул администратор и начал рыться на полке в поисках ключа. — Ваши документы, пожалуйста…

Я протянул ему свою ксиву.

— А мальчика? — вопросительно поднял брови портье. Я прямо почувствовал как его палец под стойкой тянется к тревожной кнопке.

— Вы понимаете, — сказал я, — его паспорт остался в камере хранения. Я совершенно случайно засунул его в чемодан. Так получилось. Не могли бы Вы нас пока оформить, а я смотаюсь на вокзал и к вечеру привезу его?

Администратор задумался.

— Только обязательно к вечеру, — наконец, сказал он. — Это нарушение правил.

— Естественно, — улыбнулся я. — Если я что-то обещаю, я это делаю.

Номер не отличался особой роскошью, но все, что надо в нем было — пищедоставка, стерео, видеофон, туалет. Картины с изображением батальных сцен на стенах. Две мягкие кровати посередине. Маленькая дверца — душ. Я подавил желание немедленно раздеться и стать под горячие струи. Вместо этого я обратился к Генке, который со счастливой улыбкой на лице прыгал на кровати (куда подевался тот сонный мальчишка?):

— Слушай меня, Гена. Сейчас я уйду. Вернусь к вечеру. Если вдруг я не вернусь до следующего утра — подними трубку — ты свяжешься с дядей портье внизу, с которым я только что разговаривал. Скажи ему, что твой родной дядя, то есть я, пропал. Дашь ему адрес твоих дедушки с бабушкой в Питербурге. Все понял?