Рахиль Гуревич - Мерцание страз

– Я сразу пить бросила, и курить, – рассказывала мама Инне. – Я подумала: квартира есть, заработать я всегда смогу – прямострочка, оверлок, даже петельная дорогущая чешская «Минерва», и манекен тоже. В общем, стала дальше жить, уже с тобой.

Инесса раньше не понимала: как мама могла так вот просто с кем-то сойтись, Инесса так никогда не смогла бы. Сейчас, когда Тимофея не стало, Инесса стала жалеть, что не принимала его приглашения домой, не позволяла себя даже обнять, не считая выпускного и того случая на кухне, когда тарелка так не вовремя разбилась.

Мама, пока сидела с маленькой Инессой понемножку обрастала заказами. Но соседи под ними попались подлые, они пожаловались сразу на всё: на Инессин топот и радостные возгласы-повизгивания, на шум от машинок, и на то, что мама перегружает электрическую линию в подъезде – у всех пробки вышибает. Мама действительно часто пользовалась утюгом, но у всех же дома утюги, не только у них, а швейные машинки не так уж много «жрут» электричества, поменьше, чем электрочайники у некоторых, и зачем только эти чайники в доме, где есть газ. Ну и что уж тут, в доме проводка была гнилая, и все шишки ЖКХ враз свалили на маму. Мама рассказывает – когда она родила, многие во дворе стали смотреть косо, с осуждением: не замужем и с ребёнком. Инесса это хорошо понимает, она тоже долго в классе чувствовала себя неуютно, ей казалось, что она, натуральная блондинка с вьющимися волосами не такая как все, то есть не такая в смысле внешности. А мама была не такая как все в смысле семьи и брака.

– А тут ещё заказчиками обросла, я стала хорошо выглядеть, и ты всегда довольная, приветливая, розовощёкая, и в платном саду. Ещё поэтому на меня пожаловались, от зависти – я деньги зарабатывать стала. – Мама замолкала. Но Инесса, когда выросла, поняла: считали, что мама не только шьёт, но и подрабатывает ещё по-другому… А мама всего лишь приглашала механика чинить машинки!

В итоге к маме нагрянула милиция. Мама так испугалась, что подписала признание, что она шьёт на дому, берёт заказы, показала милиции ткани и нитки, разную фурнитуру. А могла бы вообще их в квартиру не пускать, а на бумагах написать «прочитала, не согласна» и – подпись. Но это мама всё потом, задним числом, узнала. Маму вызвали в суд и там присудили штраф за незаконную деятельность, правда его скосили вдвое из-за Инессы, ещё и «мать-одиночка» оказалось смягчающим обстоятельством. Этот случай маму подкосил, но в принципе, то есть формально, соседи были правы: слышимость в хрущёвках такая, что нервным и больным людям детский топот и монотонный, пусть и не громкий, шум машинки может мешать – соседи-то, прежде чем жалобу в милицию накатать, шум зафиксировали официально, вызвали каких-то специалистов с приборами.

Стали жить дальше. Заказы мама принимала теперь только «ручные» – вышивка, вязание, и шила на тихой ножной швейной машинке, то есть механической, не электрической. Её привёз знакомый ещё по центру моды механик. Заодно мама отдала на профилактику петельную свою машину – она пропускала стежки, обрабатывая петлю, не критично, но всё же, раз пока простаивает, то нужно устранить некритичную неисправность. Механик наплёл что-то про сложный ремонт и запчасти, взял петельную машину (махина ещё та) и увёз, обещал через неделю привезти отремонтированную, но не появился и через месяц. Вот тут мама расстроилась сильнее, чем когда соседи милицию вызвали. Получается, что её предал знакомый, которого она знала ещё по техникуму. Мама сильно горевала. Инесса стала считать машинку живой, злой колдун унёс её в колдовскую страну – мама так объяснила, Инесса поверила. Именно тогда совершенно случайно у мамы появился первый заказ на купальники для синхронного плавания. Случилась странное совпадение: внучка судьи, которая вынесла маме приговор, занималась синхронным плаванием в бассейне «Труд» – совсем недалеко от их хрущёвок. И мама стала на купальниках зарабатывать больше, чем раньше, все девочки бассейна стали постепенно шить у мамы Инессы. Ручная работа – специфическая, монотонная, голова абсолютно пустая, и, скорее всего, мама (как и Инесса, когда клеила стразы), о чём-то постороннем стала думать; думала, думала и … надумала уехать из Москвы навсегда.

Район оповестили: пятиэтажки будут сносить, дадут квартиры в других районах, а может и в этом. Цены на квартиры в пятиэтажках под снос взлетели в разы. И мама решила покончить с родной столицей, ставшей такой предательски-подставной по отношению к ней – чтобы не давили воспоминания о прошлом, о брате, о родителях, чтобы не было больше никогда таких злых соседей. Её стало всё раздражать: люди, толкучка в троллейбусах и в метро, загазованность и чад – жили-то рядом с проспектом. Когда мама ездила на оптовые склады за тканями и клеевой, её всё время обманывали на обратном пути таксисты – частники-бомбилы: сначала одну цену назовут, у подъезда – другую, вдвое больше. Мама не могла привыкнуть, что все теперь деньги на обмане зарабатывают – она работала всегда честно. Потом мама сходила на похороны одноклассницы – машина сбила её прямо на переходе, на проспекте, так даже уголовное дело не завели. И наконец мама совсем пала духом после того, как Инесса радостная выбежала из подъезда, а мимо, вдоль дома, по двору, нёсся на всех скоростях чёрный мерседес. У мамы сердце после этого случая стало болеть. Инесса ещё пару раз чуть под колёса не попала: один раз перебежала дорогу во дворе перед мотоциклистом, а другой раз у поликлиники перед машиной, почему-то Инесса решила, что с другой стороны будет безопасней пропускать, вырвала ладошку из маминой ладони и – перебежала перед машиной.

Мама приняла решение продать квартиру, если дадут приличные деньги. На часть денег купить квартиру в каком-нибудь хорошем городе, на часть денег сразу купить там же место на кладбище и отложить на свои похороны, потому что мама всё время думала о смерти и стала готовиться к ней, не хотела кремации, хотела лежать в гробу скелетом, а не урной с прахом. Часть денег мама запланировала отложить на жизнь на первое время и на оставшееся купить петельную машинку взамен унесённой механиком, а ещё скорняжную и специальную для кожи. И самый дорогой промышленный оверлок, как на фабриках, где нижнее бельё отшивают.

Жалеет ли мама теперь, спустя пятнадцать лет, что уехала из Москвы? Да. Жалеет. Но вернуть уже ничего нельзя. С другой стороны – в Шайбе мама, что называется, более успешна, да что уж там – мама – звёздный дизайнер костюмов для фигурки, хоть и ненавидит, когда её так называют. Она себя даже модельером-конструктором не считает, говорит, что портная, но высшего класса, которого и нет в разрядной сетке, да и разрядной сетки-то сейчас нет: так – всё на глазок. И теперь, когда у мамы имя и мастерская, заказчики из Москвы к ней ездят, да и не только из Москвы, у мамы есть заказы из Европы.