Валерий Горшков - Альянс

– Что за суматоха? – повторила Кэтти.

– Только что двое замертво упали, – ответил Лютер. – И похоже, эти ребята были военными.

– С чего ты взял? – спросил я.

– Они в силовых костюмах. Мой отец такие проектирует, – пояснил он, жадно выхватывая каждое движение полицейских. – Лиц не видно, но на груди у них номера. У одного 24, а у другого 16.

– Здесь не на что смотреть, пожалуйста, расходитесь! – раздался голос с едва уловимым азиатским акцентом, и над головами людей поднялись белые ладони обладателя голоса.

– Как это не на что? – проскрежетал какой-то старик. – Они шлёпнулись прямо передо мной, точно из дыры в воздухе вывалились.

– Прошу тишины! – Рядом показалась другая пара рук, одна из которых сжимала нечто, похожее на силиконовую капу. – Кто-нибудь ещё видел что-то подобное?

Никто не отозвался.

– В таком случае, сэр, – рука с капой опустилась, – пройдёмте ш ами, аши покажаия помоут ражобрашьшя ф проижошешем.

У Лютера зазвонил телефон.

– Да, мам, – он принял вызов, не отрывая глаз от полицейских. – Представляешь, тут на платформе… – Он внезапно побледнел и осел на скамейку, уткнув затуманившийся взгляд в землю. Застывшая на его лице улыбка медленно начала сползать. – Как…

Он вскочил и поспешил к капсулам.

– Лютер, что случилось? – Кэтти подбежала к нему, но он отдёрнул трясущуюся руку.

– Отвали! – крикнул он. По его бесцветному лицу текли слёзы.

– Эй, старик… – начал было я, но Лютер отшатнулся и скрылся внутри первой попавшейся капсулы.

– Похоже, случилось что-то серьёзное. – Кэтти посмотрела на табло транспортной ветки и втянула меня в свободную капсулу. – Пойдём, нужно его найти.

– Стой, подожди, – выпрыгнув из капсулы, я поймал её за руку. – Ну куда ты бежишь? Нам его не догнать. Он мог тут же пересесть в другую капсулу, мог поехать дальше по той же линии, мог пойти куда угодно.

– Нужно его успокоить, что бы там ни случилось. Ты ему вообще друг или кто?

– Да, друг, и именно поэтому я не собираюсь его искать.

Она прекратила попытки вырваться и замедлила шаг.

– Люди вокруг так несчастны, а я ни черта с этим не могу поделать… – вздохнула она. – Почему все такие безучастные и чёрствые?

– Один человек не способен уберечь весь мир, – ответил я. – А что касается Лютера – будь уверена, он не пропадёт. Даже если завтра случится конец света, он станет единственным, кто будет знать, что делать. Просто ему нужно дать время в одиночестве всё обдумать, что бы там у него ни произошло.

– Ты это просто так сказал или пробовал с ним заговорить в подобных ситуациях?

– Вообще-то, честно говоря, не пробовал.

– Вот в другой раз попробуй! Иногда судьбы других зависят от тебя больше, чем кажется.

– Почему тебе обязательно нужно заботиться о ком-то? Думаешь, мир без твоей помощи перестанет вращаться?

– Мне совсем не это нужно, – она мотнула головой. – Я просто хочу, чтобы люди были счастливы не временами, а всегда.

– Туфта всё это, – хмыкнул я. – Ты мечтаешь о невозможном.

– Уже слышала, мне все пытаются доказать это.

– Может, потому что это правда?

– Ты такой же циник, как Лютер. – Кэтти распушила волосы. – Посмотри вокруг. Люди только и делают, что уничтожают, истребляют. Всё человечество создано уничтожением, оно есть уничтожение, потому что человек – это то, что он делает. А люди ненавидят, унижают друг друга, стремятся за выгодой, буквально пожирают всё вокруг, будто в конце должен остаться только кто-то один. Но ведь это не так. В одиночку не выжить. Нам нужно общество, но совсем не такое, какое мы имеем сейчас. Разве можно назвать обществом то, что держится на угнетении и разрушении? Нам нужно не разрушение, а созидание, мы должны не угнетать ближнего, а помогать ему. А вы с Лютером только и мечтаете, как потешить своё эго научной белибердой. Понахватались вершков и строите из себя непонятно кого.

– Ты ничем не лучше остальных, – отмахнулся я. Совсем не было настроения откровенничать с ней. Вряд ли бы Кэтти поняла, что одно изобретение способно изменить к лучшему жизнь гораздо большего количества людей, чем сотня таких мечтателей, как она. – Всё это просто слова, а в сущности, ты делаешь то, что тебе взбрендит. Для себя можешь объяснять, как хочешь, но это так. Ты просто избалованная родителями самовлюблённая пустышка…

Лицо обожгла пощёчина. Кэтти развернулась и пошла прочь, срывая с шеи ключ и бросая его на тротуарную плитку. Она прошла ещё немного и остановилась, закрывая лицо. Её плечи тряслись.

Не обращая на неё внимания, я подобрал ключ и пошёл домой. На щеке всё ещё чувствовалась ладонь Кэтти. Помассировав затёкшую кожу, я обнаружил кровь на пальцах. От удара лопнула корочка на одном из порезов на левой щеке, который я на протяжении десяти месяцев расковыривал каждый вечер, не позволяя ему подживать.

– Дура… – процедил сквозь зубы я и поспешил домой.

Оказавшись в комнате, я первым делом подошёл к календарю. 20 апреля 2009 года. Без изменений.

Натягивая футболку, я взглянул на самодельный календарь с небольшими отрывающимися листочками и потянулся к сегодняшнему дню. Лёгкий рывок, и вот 6 июня 2009 года отправляется в стоящую на дне сейфа коробку прожитых дней, проваливаясь в узкую прорезь крышки без всякой надежды когда-либо повториться вновь. Заперев сейф и повесив на шею ключ, я схватился за дверную ручку.

– Видишь, Роберт, здесь по-прежнему нечего делать, – послышался внизу странный голос. Казалось, будто одновременно говорили два человека с тембрами высокой и низкой тональности. – Это очередной из дней очередного из циклов, в которых ничего не произойдёт. Никаких фантазий, никаких исчезновений.

– Не делай поспешных выводов, Стивен. Он может вспомнить об идее в любой момент времени, любым образом. Так что просто помолчи и не мешай.

Я быстро спустился вниз, желая увидеть обладателей необычных голосов, но не обнаружил никого незнакомого. Мама вовсю суетилась на кухне. Запах чего-то вкусного, скорее всего, мяса из духовки, витал по всему дому, заставляя пустой желудок звучно мурлыкать от предвкушения сытной трапезы. Отец преспокойно сидел за обеденным столом, дожидаясь еды, и бесцельно листая утреннюю газету. Похоже, пресса вообще его не интересовала, он слушал по радио какого-то Гарри Уолберта и пускал лёгкий дымок из своей курительной трубки, длинной и тонкой, точно вязальная спица.

– К нам кто-то заходил в гости? – спросил я у мамы.

– Ты это о чём, Джей-Джей? – Она открыла духовку и схватилась пальцами за мочку уха. – Чёрт, обожглась.

– Я слышал, кто-то разговаривал.

Она указала пальцем на радио, которое сегодня работало на порядок громче обычного.

– Мне кажется, я этого Уолберта скоро начну слышать и с выключенным приёмником, – пожала плечами мама, вынимая тарелки из шкафчика. Она отдала их мне и поцеловала в лоб. – Отнеси на стол. Герберт, сделай потише!