Александр Миронов - Ультрафен

Эта история произошла давно, хотя услышал я о ней несколько лет спустя после её свершения. И, быть может, она меня не заинтересовала бы, прошла бы мимо моего внимания, как очередной забавный случай, сочиненный людской фантазией. Наверное, все так бы и произошло. Но, в этой истории я услышал нечто занимательное, выходящее из ряда проходных вещей, что осело в моём сознании и моей памяти. И чем дальше уходило время от этих событий, тем все четче прорисовывался сюжет повести, которую впоследствии, из-за многоплановости сложных сюжетных линий, плавно перетёк в роман.

В нём меня подкупили три вещи.

(Четвертая – как информация к размышлению.)

Первая. Наличие некоего уникального прибора. Некоторые, очень малый круг посвященных, утверждают, что он был, и что это не фантастическая выдумка, а плод рук человека и его ума, который помогал следователю в раскрытии тяжких преступлений, убийств.

Вторая. Это персонажи, прототипы которых я когда-то знал. С некоторыми из них я был знаком близко, и не очень. Иных просто раз-другой видел. Некоторых любил, и уважаю до сих пор. Ради них я и взялся за перо, ибо нет другого мотива у писателя, как поведать о хороших людях, которых окружают, к сожалению, немало плохих, и с которыми в силу служебного долга, товарищеского долга, или просто по человеческой сути своей им приходится бороться. Порой даже в меньшинстве, не в выгодных для них условиях. Порой заведомо обрекая себя на проигрыш, фиаско, ибо не во всякой общественно-политической обстановке в обществе и в стране им можно выжить. Тут грустное и прекрасное в человеческой судье переплетаются. А каково ему самому в жизни на самом деле? И что им руководит, что его направляет? Этого не всегда удается понять, раскрыть. В жизни они редко становятся героями. В жизни они в большинстве своем изгои, неудачники. Правда и честность – это ведь такие понятия, которые в отдельных сообществах воспринимаются как нечто презренное, нарицательное. Это только в сказках русские простофили в конце своего пути достигают счастливого конца, каких-то благ, каких-то почестей. В жизни же гораздо сложнее.

Третья. Естественно, любовная составляющая, как это и должно быть во всех романах, ибо без этого они просто были бы скучны и неинтересны, безвкусны. Но в данном случае, любовь немного не обычная между главным героем и его визави – пылкая, юношеская, безотчетная. И рядом – осторожная, мучительная, грустная, поскольку безответная. И тут же – неожиданная, случайная. Словом – сколько людей, столько и любовных вариантов. Но в романе речь пойдёт о не придуманных историях. Однако, имена героев повествования с именами и фамилиями здравствующих людей, прошу не отождествлять – это чистое совпадение.

И Четвертая. Здесь и закрадывается мысль: не с этого ли начинался распад самого большого и могущественного государства, СССР?

Но, пора и к делу. И так…

Москва. Ярославский вокзал.

Ночь. Слышны редкие объявления о прибытии и убытии поездов. Вызовы служащих вокзала… Одни пассажиры прибывают, другие убывают. Неспешная ночная сутолока. Люди спят: кто на сиденьях, кто на вещах возле стен и окон, кто на полу, подстелив под бока газеты. Поезда, по не понятным для пассажиров причинам, задерживаются от часа до суток, и более.

Один из пассажиров, лет сорока, тёмно-русый, с лёгкой проседью, с приятными чертами лица волевого и сильного человека, спит в кресле, немного скатившись с сиденья, голова запрокинута на спинку, ноги вытянуты. Под рукой желтый полупустой портфель, на который он навалился боком и смял.

Сон у пассажира тяжёлый, и в зависимости от сновидений, лицо его меняется от переживаний.

Ему снится помещение старого дома, похожее больше на барак. В продолговатой комнате на столе стоит гроб. В гробу покойник в офицерском френче без погон. На груди наградные планки и нашивки за ранения. В комнате пусто и голо.

У стола возится мальчик. Ему четыре года. Он пытается дотянуться и посмотреть на того, кто лежит в гробу, он хочет увидеть его лицо. Ребёнок тянется из последних силёнок, и ему удаётся увидеть лишь половину лица: заострившийся нос, восковой лоб, сжатые губы, раздвоенный с ямочкой подбородок.

Он понимает, что это его отец. В его глазах недоумение и слезы, но мальчик не плачет. Он весь сосредоточен на своих усилиях. Ему очень хочется увидеть отца…

По залам ожидания по рядам пассажирских сидений проходит милицейский наряд, двое. Останавливаются. Их взгляды пробегают по спящим и бодрствующим пассажирам.

– Слушай, – говорит один другому, – этот мужик, который день здесь ошивается.

Второй милиционер кивает и, подойдя к спящему, пинает его в подошву ботинка.

– Эй, дядя, хватит спать. Приехали.

Пассажир вскидывается и на доли секунды растерянно смотрит на стоящих перед ним милиционеров. Глаза его широко открыты и в них нардешие слёзы.

– Ваши документы?

Спавший встряхнул головой, прогоняя остатки сна, провёл рукой по лицу и тяжело вздохнул. Достал из кармана костюма паспорт и подал.

Милиционер, просматривая документ, спросил:

– Проездом?

– Да, ненадолго… Дня через три обратно.

– А что же на вокзале?

– В гостинице мест нет.

Милиционер, как бы соглашаясь, кивнул и в то же время строго сказал:

– Но и на вокзале спать не положено.

– Я понимаю… Но ситуация такая. И остановиться негде.

– А вы что здесь, по делу?

– Да.

– И какому же? – спросил милиционер, постукивая паспортом по ногтю пальца.

– Да как вам сказать… На прием я… В ЦК партии.

– Фьюить!..

– Вызывали или сам?

– Сам.

– Значит, жаловаться.

Мужчина пожал плечами.

– Понятно, – по лицу блюстителя порядка пробегает ирония.

– Ну, так вот, гражданин, – сказал второй милиционер, – освободите вокзал. Здесь вам не ночлежка.

– Да-да, я понимаю… Сейчас, – заторопился гражданин, ещё раз стирая с лица сонливость, тревогу от сна и от неожиданной встречи с блюстителями порядка.

Мужчина поднялся, принял поданный паспорт и направился к выходу из вокзала, обходя спящих пассажиров. Сотрудники некоторое время смотрят ему вслед, потом тот, что проверял документы, сказал:

– Очередной жалобщик, склочник.

– Поразвелось их. Откуда?

– Из Сибири, из Майска.

– Сами не живут спокойно и другим не дают.

Милиционеры направляются дальше по залу, кое-где переступая через ноги спящих пассажиров. Некоторые из них бродячего вида. Но этот контингент, населяющий вокзал, привычный, мало интересует их, и потому могут спать спокойно.

Ночь прохладная. Город в огнях. Но на душе человека, вышедшего на улицу, одиноко и тоскливо. Мужчина поёживается, осматривается и медленно направляется к Ленинградскому вокзалу.