Антон Малютин - Продавец снов

– Доброй ночи, инспектор. Но я не уверен, что это случайность… – последние слова услышали только гудки в телефонной трубке.

Значит, инспектор думает, что в этой череде смертей что-то неладно. Но то, что этому нет никакого рационального объяснения, заставляет его обходить это дело стороной, не давать ему официальный ход. Оно и понятно – если инспектор начнет копаться в не имеющей объяснение мистике, он просто потеряет свое место.

Джонсон снова закурил, и сизый табачный дым своим неприятным запахом скрыл едва уловимый, но чертовски приятный аромат, исходивший от черной полоски. Это были действительно хорошие и дорогие духи, детектив смог отыскать их в парфюмерном магазине в самом центре города. Но эта находка нисколько не помогла выйти на след незнакомки – духи пользуются определенной популярностью у городской элиты и богемы, шлейф их аромата может виться у сотен, даже у тысяч женщин.

Значит – тупик? Возможно. А возможно, что нужно просто отдохнуть. Пожалуй, нужно просто отдохнуть.

…Телефонный звонок пробился сквозь стену, разорвал сон на куски и выбросил детектива в реальность. В окна били лучи рассветного солнца, пробуждая город, и провожая тех, кто всю ночь кутил, прожигал жизнь, бес счета тратил деньги и здоровье. Телефон звонил давно, и если бы не сползший шлем сомнопроектора, то Джонсон его и не услышал бы.

– Да…

– Джонсон? Ну наконец-то! Полночи тебе звоню. Ты там спишь? Давай ко мне, я тебе кое-что покажу! Только быстро!

Быстрая речь Тима окончательно разбудила Джонсона, спавшего всего два или три часа. Голос в трубке был слишком веселым, чтобы сообщать о какой-нибудь ерунде. Чувствовалось, что Тим хочет рассказать о чем-то действительно важном.

– Что случилось?

– Тут такое, такое!.. Н-нет, ты давай, приезжай, я тебе все расскажу и даже покажу!

– Хорошо, дай мне полчаса.

– Поторопись!

Джонсон буркнул «хорошо» и повесил трубку. Уже через десять минут он трясся в вагоне монорельса, до отказа набитого спешащими на работу людьми. Детектив не привык в такое время разъезжать на общественном транспорте, предпочитая показываться на улице после утреннего часа пик, но сейчас выбирать не приходилось. И целую четверть часа он, сдавливаемый со всех сторон телами, стоял на одной ноге, не найдя между чужими ногами место, где поставить вторую. И если бы ни эта неудобная поза и затекшая рука, которой детектив все время держался за поручень, то поездка могла бы считаться вполне комфортной.

Наконец, Джонсон добрался до места. Как на зло, лифты в здании ремонтировались, поэтому до лаборатории Тима пришлось пройти с десяток этажей пешком. Дверь была открыта, за ней встречали тишина и неизвестно откуда выскочивший Томми – собака Тима, совсем молодой кобель таксы, недавно попавший под машину, и лишь чудом оставшийся в живых.

– Томми, Томми, ко мне, чертяка! – детектив присел на корточки, подзывая к себе собаку. Та, узнав Джонсона, радостно побежала к нему, хотя это получалось с трудом – Тим, спасая животное, умудрился заменить его раздробленную переднюю лапу на механическую, залатать череп, и сделать совершенно новый хвост. Теперь Тим был не простой таксой – его лапа, хвост, половина черепа и ухо отливали никелем и придавали собаке совершенно фантастический вид.

– Хороший, хороший! Тебе не больно? Ты, смотрю, уже совсем здоров. Научился пользоваться лапой? Вижу, научился, молодец!

Джонсон гладил Томми, а тот неуклюже вился в ногах, стараясь показать, как же он сильно любит детектива. Механическая лапа и хвостик, похожий на стальную змею, при сгибании издавали непривычные шипящие звуки и клацали по полу, но собака, кажется, к этому уже привыкла.

– Ты чего так долго?! – Тим, услышав разговор детектива с собакой, выглянул из соседней комнаты. – Быстро иди сюда!

– Тим, да ты уже скажи, что там? Я не телепат, мысли читать не умею, особенно с жуткого недосыпа. – Джонсон снял плащ и шляпу, и уже было прикурил, но Тим его остановил.

– Курить некогда, иди сюда!

Детектив, не говоря ни слова, прошел к Тиму, и, увидев самый обычный сомнопроектор, остановился.

– Сомнопроектор?

– Да, он самый! Давай, садись, я тебе покажу сейчас, что это за сомнопроектор!

Детектив, не споря с Тимом – это сейчас бесполезно! – сел в кресло. Тим быстро накинул на него шлем, нацепил на запястья браслеты с датчиками, отрегулировал наклон, нажал несколько кнопок на стоявшем рядом ящике. Там что-то загудело, тусклыми оранжевыми точками засветился накал ламп, и Джонсона тут же стало клонить в сон.

– Тим, что за чертовщина?..

– Да ты не волнуйся, мне не хочется ждать, пока ты сам заснешь, поэтому я тебе немного помогу.

– Но Тим!.. – едва успел произнести Джонсон, но не смог. Его окутала тьма, тело обмякло и стало ватным, голос Тима и шум приборов все стихал, уносился куда-то прочь, тускнел… И детектив не осознал, не понял того момента, когда он, сидя в кресле сомнопроектора, провалился в глубокий сон.

…Сумрачная комната, казалось, целиком убрана в бархат бордовых и красных оттенков, и только мягкий ковер, нога в котором утопала по самую щиколотку, был не красным. Да, не красным, и не бордовым – черным, иссиня-черным. Черт возьми, при чем здесь ковер? Такой мягкий, такой теплый, такой приятный…

– Тим! Тим! Ну где же ты, мы скучаем!

Приятный женский голос. Приятный и эротичный. С ноткой неприкрытой похоти. Это возбуждает. И даже заставляет забыть об иссиня-черном, до жути приятном ковре.

– Тим, ну иди же к нам! – зовет другой женский голос, тоже полный эротизма и страсти.

Тим не знал, куда деваться. А деваться было некуда: между бордовыми портьерами виднелась полоска света – это, по-видимому, дверь, из-за которой раздаются эти ласковые, поистине райские голоса. Тим, уже взвинченный до предела, на негнущихся ногах двинулся к этой двери, чувствуя, как тело пронзают волны озноба.

За толстыми портьерами находится небольшая комната, освещенная красноватым светом двух настольных ламп. И прямо посреди этой комнаты стоит большая, роскошная, сделанная из чистейшего золота, убранная в драгоценные шелка кровать. А на кровати – три умопомрачительные красотки, облаченные в полупрозрачные кружева. Блондинка, брюнетка и рыжая. Одна в белом, другая – в черном, третья – в красном белье.

Тим влюбился. Сразу во всех трех. С первого взгляда и до конца жизни. Они сводят с ума, одними изгибами своего тела заставляют трепетать и мечтать о близости. Блеском в глазах вызывают дрожь, а влажные губы, с таинственной улыбкой шепчущие непристойности, вводят в экстаз без единого прикосновения.

Тим не помнит, как оказался в объятиях этих трех девушек. Они любили друг друга, они любили Тима, они доставляли нечеловеческое удовольствие, вознося в самые небеса, бросая на землю, и снова вознося на вершины божественного наслаждения. Тим не помнил, сколько это продолжалось, но сколько бы времени не прошло – оно было тем настоящим счастьем, которым ему всегда не хватало.