Олег Хафизов - Кукла наследника Какаяна

– Конечно, домогаются, – ответил Писистратов, поправляя перед зеркалом бабочку. – Но если я поимею хоть одну из малых сих, то и остальные будут думать, что со мною можно расплатиться натурой.

Визитная карточка Писистратова была испещрена званиями и регалиями: почетный гражданин Перми, академик почетной академии изобразительных искусств и естественных наук Российской Федерации, действительный член союза художников, дизайнеров и кинематографистов, кандидат филологических наук… В Долине Бедных, чуть поодаль от дворца Какаяна, возвышался его вычурный четырехэтажный замок красного кирпича с вывеской «Студия Филиппа Писистратова. Фото и видео», Он парился в сауне с сильными мира сего: Ахавом Какаяном, чемпионом по борьбе без правил Гамзатханом Гамзатхановым, мэром Трусовым… Он был настоящий трудоголик, работал по двенадцать часов в сутки и уже заработал первый инсульт. Но снимал он паршиво.

Девушки на его фотографиях принимали такие пошлые, жеманные позы, что не могли ни восхитить, ни возбудить. Если верить рекламному буклету Филиппа, то в его архиве хранилось более миллиона фотографий голых женщин, но я, при всей своей эротомании, не хотел бы получить в подарок ни одной из них. Когда я рассматривал эту пошлятину на стенах его студии, мне казалось, что Писистратов ненавидит женщин больше всего на свете и мстит им за низость. Даже матрешки «Плейбоя» с их пластмассовыми арбузами казались одухотворенными Мадоннами рядом с натурщицами Писистратова – в жизни резвыми потаскушками.

Но эта продукция пользовалась огромным спросом. Иначе откуда дворец?

Писистратов усадил меня перед экраном своего роскошного компьютера и открыл банк женщин, начиная с семидесятых годов прошлого века, а сам вернулся к работе, не прерываемой ни на секунду. Он ладил свет для съемок старшеклассницы, которая раздевалась за ширмой, и беседовал с её моложавой мамашей, стоявшей у него над душой.

Я тактично уткнулся в экран, ловя волнующие шорохи за ширмой и тревожный голос любящей родительницы. Рискуя наткнуться на фото собственной жены в дезабилье, я просмотрел всего несколько месяцев, а у меня уже мельтешило перед глазами от шарообразных грудей и ядреных ягодиц, нелепых изгибов и вульгарных примас. Моей красавицы здесь не было, или коварный Филипп изуродовал её до неузнаваемости. Если же эта девушка и завалялась среди тысяч ей подобных, то найти её здесь было не легче, чем рядового Иванова в русской армии. Ведь девушек, выставляющих себя на позорище, было никак не меньше, чем солдат в настоящей дивизии, все они были разные, почти не повторялись и маршировали бесконечными шеренгами на коммерческий убой. Откуда они берутся в таких количествах? Куда исчезают с витрины жизни, отыграв свою короткую роль? Вот подлый фокус природы.

Писистратов пытался нейтрализовать мамашу ангельским терпением психотерапевта. Она, однако, ещё томилась сомнениями. Ведь её дочь почти никуда не ходила, и у неё не было подруг, кроме бдительной матери. Знаете, бывают такие матроны, оттеняющие своими увядшими прелестями идущую рядом новенькую копию, из тех, которым говорят: «Вы прямо как две сестры», а сами думают: «Хоть бы ты провалилась сквозь землю, мегера». Но они, как сторожевые собаки, не покидают своего сокровища ни на секунду, чтобы им, не дай Бог, кто-нибудь не насладился.

– Ты же сама у меня пробовалась, когда была в её поре, – токовал Писистратов. – Ну и что, покусал я тебя?

– Что ты, Филечка, – жеманничала мать. – Я бы, может, и хотела, чтобы ты меня укусил, но ты был непреклонен.

– Так в чем же дело? Неужели ты думаешь, что я обижу твоего ангелочка, если не покусился даже на тебя?

Подыгрывая Писистратову, я игриво обернулся на мамашу и не пожалел, потому что в этот момент из-за ширмы выпорхнула её гибкая дочурка в ажурном белье.

– Вау! – вырвалось у меня.

Моё чересчур искреннее восхищение не укрылось от надсмотрщицы.

– Кто этот мужчина? – неприязненно справилась она.

– Это мой ассистент. Без него сеанс невозможен, – убедительно сказал Писистратов.

После этих слов матушка была вынуждена смириться с моим присутствием, а я наблюдал за съемками без всякого смущения, как равноправный участник творческого процесса.

Для того, чтобы убедить Тому (так звали мать очаровательной школьницы) в абсолютном целомудрии эротического искусства, Филипп предложил ей остаться в студии. У него, как известно, не было никаких секретов, а Нателле (так звали девушку) будет легче расслабиться при маме, с которой она никогда не расставалась и даже вместе спала.

Сначала Писистратов заставлял Нателлу садиться на диван, барахтать в воздухе ногами и ползать по полу, не снимая сбруи. Девушка, показавшаяся мне восхитительной с первого взгляда, мгновенно оцепенела и стала неуклюжей, так что неловко было смотреть. Она уже вызывала не романтические иллюзии, а досаду, мне хотелось набросить на неё телогрейку и вытолкать взашей. Но Писистратов работал и работал, с каждым щелчком аппарата ухудшая результат. И чем более страдальческий, вымученный вид принимала модель, тем более раскованным, азартным становился фотограф. Я бы сказал, что, в отличие от Нателлы, Писистратов был прекрасен. Усомниться в компетентности такого маэстро было невозможно.

– Теперь поработаем топлесс, – предложил Писистратов, надевая специальные подлокотники и наколенники, наподобие тех, в которых катаются на роликах. Я понял, что предыдущий раунд фотосессии был всего лишь разминкой.

– Не рановато без лифчика? – доброе лицо матери отвердело.

– Сорокалетнюю грудь она будет показывать врачу, – изрек Филипп. – А для того, чтобы девочке было проще, ты встанешь напротив неё зеркальным отражением и будешь раздеваться, как раздевалась передо мной в далекие восьмидесятые.

Писистратов включил томную музыку, мать и ночь стали раздеваться, а я отвернулся к экрану. Эта невыносимая сцена напоминала дезинфекцию в тифозном бараке.

– Соблазняем меня топлесс, – режиссировал Писистратов. – Нателла, у тебя есть знакомый мальчик, которого ты хотела бы соблазнить? Представь себе, что этот мальчик подглядывает за тобой в душе. А за Томой подглядывает Николай Басков. Вы прекрасны, вы гордитесь своим телом!

Филипп положил мне руку на плечо. Я с удивлением обнаружил, что натурщицы вихляются сами по себе – он и не думал их щелкать.

– Все на автомате, – шепотом пояснил он. И громко скомандовал:

– Медленно снимаем трусы!

Из дверцы за бархатной портьерой вразвалочку вышел мощный негр в кожаных плавках, с плеткой в руке. Этот парень иногда заходил в магазин «Нежность». Его звали Иван. Он учился в колледже изящных искусств и подрабатывал на дискотеках стриптизером. То есть, его настоящее африканское имя было гораздо интереснее, но для удобства он всегда представлялся: «Иван из Африки».