Роман Углев - Тайны Кремлевской Либерии

– Ты тоже хочешь сюда вернуться? – спросила Лена.

Она попала в точку. Она затронула его в самое сердце этим своим вопросом. Она как будто открыла частицу его сокровенного мира и выставила ее всем напоказ. Но она сделала это так, что он не смог на нее обидеться. Он даже был рад, что она его об этом спросила. Подняв на нее глаза, он какое-то время молчал, думая о том, как ответить, но в ее глазах почему-то светилась неподдельная радость, и все что он смог, это просто кивнуть ей в ответ и беспомощно улыбнуться, как ребенок.

Дмитрий, здравствуй.

Представляешь, мой лучший мастер мозаичник, Федька, который ушел от меня полгода назад, вчера увидел его в больнице. Он совсем плох. Рассказывает сущие небылицы, хотя, может и правда… Бог знает.

Говорит, что наняли его какие-то очень богатые люди, пообещали хороших денег и, что, в общем-то, не обманули, а заплатили за сделанную работу, как и обещали. Но только, закончить он ее так и не сумел из-за состояния здоровья, так как работать пришлось ему в каком-то подземелье, и строить чуть ли не государев дворец. Он говорит, что там на стенах портреты всех их великих людей уже выложены, а ему пришлось потолочную мозаику выкладывать. Все это в строжайшем секрете. Предупредили, чтобы никому не говорил ничего под страхом смерти. Он и мне-то рассказывал шепотом, так, чтобы никто не подслушал, и все время оглядывался.

И все бы хорошо, работа, она работа и есть, лишь бы платили. Он у меня, судя по его рассказу, раза в три меньше получал. Но только вот, после недели работы у него сон стал пропадать. Потому и вынужден он был бросить работу-то, когда совсем сон пропал. Отдыхать нужно-то. А какой тут отдых, если сна совсем нет. Оттуда и болезни.

Просится ко мне обратно, если выздоровеет. Говорит, лучше меньше, но без этих подземелий. Только просил никому не сказывать, так что, ты, Дмитрий, не распространяйся об этом. Я тебе как другу доверяю, потому и делюсь. А вдруг малый правду говорит…

Крепко сжимая рукоятку ножа, Ахи протер глаза, ни на миг не ослабляя внимания. Человеческий силуэт издавал легкое сияние, освещая собой темную комнату.

«Незнакомец у меня в доме? Неслыханная дерзость!» – подумал он.

– Не вздумай пошевелиться! Замри, иначе ты мертв! – приказал Ахи, не спуская глаз с силуэта в углу.

Однако незваный гость, как будто не слыша угрозы, поднялся и шагнул навстречу к Ахи.

Реакция натренированного воина сработала мгновенно. Ахи метнул нож быстро, как молния, готовый, если это будет необходимо, и к следующей атаке.

И тут случилось невероятное.

Ахи никогда не промахивался. Еще в молодости, когда они развлекались с друзьями в римских забегаловках, он, бахвалясь молодостью и удалью, всегда попадал в цель даже в состоянии сильного подпития. Он мастерски владел любым оружием, луком, копьем, мечом, пращей. А метание ножа было вообще его страстью. Нет, он не мог промахнуться, просто…, как такое могло случиться?! … просто кинжал пролетел насквозь и, почему-то замедлив свой полет, как в тумане, вонзился в стену позади незнакомца?! Что-то очень знакомое было во всем происходящем.

В одно мгновение в голове у воина пронесся целый вихрь разных мыслей и вариантов возможных действий.

– Кто ты? – резко спросил он.

– Ты не узнаешь меня, Ахи?

– Нет, – ответил воин, судорожно соображая, что же ему теперь делать, однако отметив про себя, что ему знаком этот голос.

«Разве что метнуть еще и нож, лежащий рядом на столе? Он пусть и кухонный, но все же тоже оружие. А может быть, схватить меч, висящий на стене над кроватью?»

– Хочешь метнуть в меня еще один нож? – спросил силуэт, как только воин подумал о том, чтобы схватить его. – Думаешь, тебе это поможет?

И тут Ахи охватил неестественный суеверный страх. Нет, он не боялся людей, но, когда речь заходила о представителях потустороннего мира…. С детства ему внушали страх перед загробными обитателями, рассказывая всякие были и небылицы. Не редко возвращаясь из синагоги домой, после таких разговоров, ему за каждым кустом мерещился бес.

– Не подходи! – крикнул Ахи, вскочив с кровати и с кухонным ножом в руке отступив в дальний от посетителя угол комнаты.

– Не бойся, человек. Я не причиню тебе зла, – спокойно ответил некто и, еще увереннее шагнув вперед, простер в его сторону руку. Каким-то необъяснимым образом Ахи понял, что этому существу, излучающему умиротворяющий свет, кем бы оно ни было, не страшен нож, и смерть вообще, как таковая. Его рука задрожала, он выронил свое импровизированное оружие и упал на колени, в страхе закрыв голову руками. На его дрожащие от напряжения плечи опустились теплые ладони. Он вздрогнул, но от этих рук исходило какое-то невероятное успокаивающее тепло. Это была какая-то давно забытая, похожая на материнскую, любовь, которую ощущаешь не просто своим телом, а чем-то бóльшим.

– Не бойся, встань, я пришел с миром.

От слов неизвестного исходила сила и проникала прямо в сердце. Ахи почувствовал смелость и поднял глаза на говорящего.

– Кто ты?

– Ну что ж, попробуй вспомнить. Намекну, – ты присутствовал на моей казни.

Публичные казни не были редкостью, Ахи не любил подобные зрелища, но иногда, подолгу службы ему приходилось бывать на некоторых из них, например, сопровождая Первосвященника.

Воин заставил себя подняться с колен и взглянуть в глаза своему необычному посетителю. Как ни странно, но он поймал себя на мысли, что им сейчас движет самое обычное человеческое любопытство. Что-то до боли знакомое было в этом голосе, и он очень хотел узнать, кем был его ночной гость. Из его глаз исходил такой свет, что, когда Ахи встречался с ним взглядом, покой и нега разливались по телу воина. Подобные ощущения он уже испытывал однажды, когда в толпе его глаза случайно встретились с глазами Иешуа, но это был явно не он. Теперь Ахи понимал, что ему нечего опасаться, да и сопротивляться нечему.

Но вот что было непонятно; воин точно знал, что он эти глаза уже где-то видел, и слышал этот голос.

Меж тем посетитель продолжал:

– Меня зовут Иона. Я был одним из учеников Иханан бен Зкарья. Помнишь, я говорил тебе, что мы еще встретимся?

И тут Ахи все вспомнил, да так ярко, как будто это случилось лишь час назад. Его бросило в жар, словно полуденный зной вдруг ворвался в дом и обдал его сухим порывом раскаленного восточного ветра.

Нещадно палящее июльское солнце, казалось, задалось целью забрать последние остатки влаги из всего живого, что еще осмеливалось выйти из-под покрова тени. Иссушенный зноем пустырь дышал пылью – противным удушливым облаком, поднимающимся из-под копыт лошадей. Закованный цепями измученный узник, подталкиваемый римскими солдатами на место казни, тяжело переставлял ноги. Несколько конных воинов остановилось возле колесницы Ахи, прибывшего сюда раньше и ожидающего, когда приведут заключенного для окончательного опознания.