Роман Углев - Тайны Кремлевской Либерии

Вскоре их молчаливые силуэты растворились в ночной мгле, лай собак и блеяние скота постепенно стихло, в окнах домов снова погас свет, и вокруг воцарилась тишина.

Какое-то время Ахи все еще смотрел вслед исчезнувших в сумерках силуэтов, пытаясь осмыслить все, что сейчас произошло, и вообще, зачем он здесь, посреди дороги, посреди ночи, посреди темных молчаливых домов один…

Затем он глубоко вздохнул, ощутив своей грудью всю ночную свежесть чистого, лишенного дневной, поднятой ногами прохожих и копытами животных пыли, и поднял глаза на небо.

О-о! Небесный купол простирающийся от горизонта до горизонта был, как никогда, прекрасен, будучи усыпан мириадами звезд, пересекаемых время от времени светлыми дорожками падающих метеоритов. Зрелище было столь великолепным, что Ахи так и замер, завороженный величественной картиной ночного небосвода. Буквально через пару минут он уже забыл о том огорчении, которое он почувствовал, было, после встречи с ночными спутниками и, снова вернувшись мыслями к тому, что сказал ему Иона, хотел уже возвратиться домой, когда вдруг за его спиной зазвучал до боли знакомый ни с чем несравнимый бархатный баритон:

– Люди – удивительные творения, не так ли?

Ахи резко обернулся и увидел перед собой высокую светлую фигуру человека в длинном хитоне.

– Ты ожидаешь от них одного, а они поступают совсем не так, как ты думаешь, да? Что имеют, не хранят, а потеряв, расстраиваются. Одним словом, Люди.

Его одежда была чище и белее снега, и от нее исходило сияние, как и от одежды Ионы, а лицо сияло еще ярче. Его глаза буквально светились любовью, а на губах играла едва заметная улыбка, но не усмешка, а именно улыбка, которая выражали ничто иное, как благорасположение к Ахи. Его руки, выглядывающие из рукавов хитона почти по локоть, сияли так же как его лицо, но это сияние никак не помешало Ахи увидеть отверстия на запястьях – следы от гвоздей. Даже без вопросов Ахи сразу понял – перед ним был Учитель. Теперь у воина не осталось никаких сомнений – Иешуа был действительно Машиах.

– Если бы ты был до конца искренен, они бы не ушли, – мягкие слова Учителя проникали прямо в сердце, поражая своей простотой и точностью, но в Его тоне не было ни малейшего осуждения.

Благоговейный страх моментально охватил Ахи, ноги воина ослабли, и он в трепете пал на землю лицом ниц перед Иешуа, закрыв голову руками.

– Встань Ахи, не бойся.

На плечо воина опустилась рука, от которой по телу моментально разлилось дивное ощущение какого-то неземного тепла, любви и принятия. Удивительно, но Ахи почувствовал, как это тепло наполняет его силой и смелостью. Оно было похоже на то, что исходило от Ионы, но только было значительно сильнее.

Он поднялся с земли и встал во весь рост перед Иешуа, и даже поднял на Него глаза, чтоб посмотреть Ему в лицо.

Машиах улыбался. Его глаза излучали теплоту, заботу и понимание. На его лбу все еще были видны раны от терновых игл, но они выглядели отнюдь не безобразно, а напротив, удивительно и славно, издавая особое свечение. От Него веяло простотой и человечностью, то есть с Ним было просто по-человечески хорошо и комфортно, но в то же время всем своим существом Ахи ощущал, что перед ним не просто человек.

Не зная, что сказать, Ахи продолжал, молча стоять, созерцая Иешуа и думая, что никогда он еще не ощущал такой необыкновенный мир и покой внутри себя, как сейчас, когда он стоит перед Ним.

Говорить не хотелось. Слова были почему-то не совсем уместны в этот момент. Хотя, может быть потому, что не все можно передать словами, как нельзя было передать словами и то ощущение себя, своего предназначения, своей цены и значимости в глазах Того, Кто, как чувствовал в этот миг Ахи, знает о тебе все, потому что это именно Он однажды подарил тебе существование на этой земле.

Сколько это продолжалось, было трудно сказать. Может быть лишь миг, а может целую вечность. Время каким-то непостижимым образом теряло свое значение в Его небесном присутствии. Ахи, казалось, утонул в этих глазах полных неземной любви, и ему больше ничего не хотелось, так прекрасно было это вечное мгновение. Однако в какой-то момент Иешуа снял руку с его плеча и, развернувшись, внезапно исчез.

Ахи пришел в себя и оглянулся вокруг.

Где-то за горизонтом уже начинал заниматься рассвет. Даже один петух, видимо что-то перепутав, прокричал вдруг свой особый клич утреннего стража, хотя тут же замолчал, как бы прервав самого себя на полуслове. Ему ответила, было, какая-то овца, но ее никто не поддержал, и она тоже замолчала.

Ахи с удивлением пожал плечами и улыбнулся.

Ему было очень и очень хорошо сейчас.

Почему? Трудно сказать. Наверное, он и сам бы не смог ответить себе на этот вопрос и, честно говоря, он и не задавался никакими вопросами. Он просто вспоминал ощущение ладони Иешуа на своем плече, Его улыбку и Его благостный взгляд. Вспоминал, и улыбался сам, потому что ему было необыкновенно радостно и спокойно в этот миг.

Он еще раз поднял глаза в небо, все еще полное звезд, хотя и не таких ярких из-за приближающегося утра и, повернувшись, уверенно зашагал к себе домой.

Единственно, что ему было непонятно, так это, что же теперь делать с теми доносами, которые принес ему Юда.

Размышляя над этим Ахи подумал, было, уничтожить их, но затем отверг эту мысль, поскольку в этих доносах содержались подлинные выдержки из слов Иисуса, и Ахи не мог уничтожить эти рукописи, поскольку, как еврей, он понимал, что они имеют ценность Священного Писания. И хотя Ахи понимал, что какие-то из этих слов Юда добавил сам, чтобы угодить своим доносом первосвященнику, многие фразы все же были правдивыми цитатами из речи Учителя. Насчет некоторых изречений Ахи мог почти с полной уверенностью сказать, что их Юда добавил от себя, однако многие слова были спорными, и Ахи не мог уверенно утверждать, что Учитель такого не говорил.

Он подумал, было, что ему стоит показать рукопись еще кому-то из учеников, но затем решил, что, если он Ахи, тот, кто так хорошо знал Юду и проработал с ним вместе много лет, не может разобраться сам, что из написанного им правильно, а что нет, где гарантия, что другие смогут в этом разобраться. А значит, есть опасность, что кто-то может воспринять ложь Юды за истинные слова, и тогда на нем, на Ахи будет лежать ответственность, что он способствовал кому-то поверить в ложь.

Снова и снова он вспоминал и прокручивал в голове слова Учителя.

«Люди – удивительные творения, не так ли? Ты ожидаешь от них одного, а они поступают совсем не так, как ты думаешь, да? Что имеют не хранят, а потеряв, расстраиваются. Одним словом, Люди»

Он не понимал до конца, что Иешуа хотел ему этим сказать, но поразмыслив над этим, пришел к выводу, что, скорее всего, Он имел в виду, что людей невозможно просчитать наперед.