Аглая Бузылева - Заговор маски

– Клади, – велела она. – Хоть дичью разживемся на ужин. Я уже все собрала: и хвою, и рябину, и желудей, и коры немного. Все как бабушка велела. А тушку лучше припрятать. У меня корзинка большая, мне бабуля даст соленьев, заставим сверху и скроем. А то полицаи, если заметят, не дай боги, отберут, да еще привяжутся, что и как. Как им вот объяснить, что магический дар по высочайшему указу не исчезает.

– И что, – Горислава скептически хмыкнула и не шевельнулась, – ты вот так по деревне перед полицаями простоволосая пойдешь? Не хочешь до свадьбы девой остаться, да?

– Главное, до бабушки донести, – нахмурившись, сказала подруга. – Она на окраине леса живет, туда они не сунутся, побоятся. Знаешь же, что хоть и кричат они, что лешего нет, а все равно опасаются в лес лишний раз шаг сделать. А как донесем – разберемся. Или бабуля мне платок одолжит, или зайца там же и разделаем.

Рыжая скривилась, но положила зайца в платок подруги, сама наспех заплела косу, сняла с ветки свой платок – красивый, узорчатый, сине-желтый, – накрыла голову и, обмотав вокруг шеи, крепко завязала сзади.

– Идем к твоей бабушке, Яра, – со вздохом сказала она, – жаль, что она меня учить не может. Папа сказал, быть сиреной – это было раньше почетно. Сирены голосом умели и сны приятные насылать, и кошмары, и утешать, и с ума сводить, и волю подчинять… – Она чуть покраснела и добавила, хихикнув, – и привораживать.

Яра, как раз укладывавшая завернутого в платок зайца на дно корзинки, рассмеялась.

– А что, мы разве и так не приворожим кого надо? – она вздернула чуть курносый нос и с любопытством посмотрела на подругу. – И кого это ты привораживать собралась, подруженька?

Горислава спрятала глаза:

– Ну… Папа сказал, ему тут кузнец обо мне говорил… Про меня… А если посватается… Пусть лучше любит меня без памяти, да? А то и так все девки на него засматриваются, а так я уверена буду…

Ее подруга ответила, немного помолчав.

– Да, Остромир парень хоть куда. И что засматривается на тебя – верно. Я не раз замечала… Глядишь, и посватается весной, а к осени свадьбу… Только не надо никого привораживать, по глазам его видно, что он и так тебя любит без памяти. – Надев варежки и подхватив корзинку, она грустно посмотрела на Гориславу. – Знаешь, хоть и рада я за тебя, если пойдешь за него, но самой мне печально. Я-то ведь одна останусь. У тебя дети будут, муж…

– Ну не надо печалиться! – Горислава бросилась к подруге и крепко обняла, прижавшись щекой к щеке, – сразу десять детей я ему не рожу, а там и к тебе посватаются! Мы будем видеться часто-часто что бы ни случилось! – она отстранилась и хитро взглянула на подругу, – между прочим, мельников старшенький, Велислав, в церкви с тебя глаз не сводил вчера!

Яра с видимой тоской прижалась к подруге.

– Не в этом ведь дело, Горя, – со вздохом сказала она. – Боюсь я. Помнишь, как нам бабушка рассказывала про свою молодость и учебу в гимназии. Про сирен хотя бы. Как они учились, были почетом окружены. Что их было не так много, зато ценился их дар на вес золота. Все знали: родился с магическим даром – в жизни не пропадешь. А сейчас что? Тебя не то что обучить никто не может, так если узнают, что ты тут тренируешься, разом… – она, взмахнув рукой, поправила выбившуюся из косы прядь волос. – А я и вовсе на виду. Про бабушку вся округа знает, что и в Волховской гимназии она училась, и что травница, и что дар у нас наследственный. Очень мне страшно бывает, соседей уже бояться начинаю. Вот Велислав на меня заглядывается, так на него самого Сиянка глаз положила. Я и знаю, что нехорошо так думать, а ну как она меня возьмет и сдаст священникам? Родители тоже боятся, матушка заговаривала о том, чтобы перестала я учиться у бабушки, а я не могу. И отказаться от дара не могу. Как можно, когда я каждый травку, каждый колосок, каждый листочек чувствую. И людей исцелять хочу! Я ведь помогать могла бы.

Рыжая сочувственно погладила подругу по плечам:

– Ничего, ничего… Про тебя никто доподлинно не знает. Ты притворяйся, что ничем не обладаешь, и все хорошо будет. Папа говорит, такие времена не могут вечно длиться. Когда-нибудь к нам вернутся и почет, и уважение, а пока мы, конечно, не откажемся от дара, но и показывать его не будем. А Сиянку я саму сдам, если что. Она гадала на Крещение, я своими глазами видела!

Яра фыркнула и крепко обняла подругу.

– Спасибо, Горя. Ты прости меня, что-то я с утра сама не своя. Не выспалась наверно. Вот и болтаю невесть что. Идем быстрее, бабушка ждет, да и надо засветло домой вернуться.

Взявшись за руки, подруги заторопились в сторону деревни.

Бабушка Яры жила на самой окраине леса, ее домик стоял на опушке, окруженный деревьями. Летом домик был ярким и красочным, словно на картинке. Утопающий в цветах, зелени листвы и травы, он неизменно притягивал взгляд, создавая впечатление, что случайный гость заглянул на огонек не просто к деревенской травнице, но к самой лесной хозяйке. Сейчас же крыша его была укутана снежным одеялом, а из трубы уютно курился дымок.

В последние годы травница Всемила, хотя и не отказывала никому в помощи, стала делать это с опаской. Указы нового правителя Великого Острога запретили магическую деятельность всем без исключения, обозначив ее как проявление дьявола согласно недавно назначенной официальной православной религии, которую тоже повелевалось принять всем без исключения. А женщинам вообще предписывалось только сидеть дома, смотреть за хозяйством и рожать детей. Время от времени в деревне Росянке появлялись посланцы правителя. Сначала объявили о том, что теперь его следует называть не князь, а Великий Охотник. Все удивлялись, однако пожимали плечами. Правитель он и есть правитель, как его не назови. У викингов – конунг, у галлов – король, у нас вот был князь, стал Великий Охотник.

Беды начались, когда Великий Охотник пришел в православный храм, открытый в Киеве не больше десяти лет назад, на Рождество со всей своей дружиной. Публично пришел, не таясь. Об этом написали во всех газетах на первых полосах.

«Хорошо это,– сказал тогда отец Гориславы, бывший деревенским учителем, – он публично показывает, что наши боги милостивы ко всем, что правитель будет судить справедливо, не взирая ни на веру, ни на происхождение».

Учитель ошибся. Через полгода Охотник принял новую веру, а еще через полгода по всей стране снесли капища. Тогда же вышел ошеломивший всех указ о том, что все жители должны принять православие, а старых богов, которым столетиями поклонялись их предки, нужно предать забвению. Потом под запретом оказались магическое искусство и сами маги, которых назвали дьявольскими прихвостнями, потом последовали реформы образования, которые запрещали учиться девочкам и сильно сократили список предметов для мальчиков, потом… много чего было потом. Обо всем этом писали, но хвалебно: в газетах с той поры не было ни слова правды.