Петр Ингвин - Смыжи

До появления шкаф-рамок в моде была спрей-одежда, сейчас ее, как и спрей-обувь, применяли только на природе или при поездках в места, где шкаф-рамки не водятся. Одежда дышала, в мороз грела, в жару вентилировала. Внешне возраст теперь определялся с трудом, и отличительной чертой сама собой стала одежда. С годами вкусы менялись. Те, кто постарше, любили трехмерные конструкции – рубашки, брюки, халаты, даже пиджаки. Молодежь поголовно носила обтягивающее.

В соответствии с возрастом, о котором страшно вспоминать, Гаврила Иванович предпочитал классику. Например, сегодня после утренней пробежки он переоделся в черные брюки с кожаным ремнем и белую рубашку – вкус удачно совпал с рабочим дресс-кодом. Ответственные люди носили строгие одежды строгих цветов. Хорошо, что хоть в этом все осталось по-прежнему.

Мир менялся на его глазах. Гаврила Иванович был свидетелем закрытия последних заводов и фабрик, помнил, как сносили или превращали в музеи целые города. Казалось, что отныне жить будет лучше и проще, и впереди – только бесконечное светлое будущее, с каждым днем все светлее и бесконечнее. Даже правительство оперировало не экономическими-экологическими и прочими субъективными понятиями, что мало соотносились с ежедневными заботами и горестями каждого конкретного человека, а вполне понятными категориями счастья. Чем счастливее живут земляне на Земле и в космосе, чем им удобнее и безопаснее – тем лучше показатели чиновников и выше их эффективность.

«Возлюби ближнего» в мировом масштабе. Рай на земле. Казалось, что все получилось, и о бедах можно забыть. Над еще не решенными проблемами – не до конца понятной работой человеческого мозга, способами тер-формовки небесных тел, увеличением скорости космических кораблей или открытием новых способов передвижения в пространстве – бились лучшие умы, на это выделялись огромные ресурсы, но для большинства все это было вторично. Каждый, где бы ни жил и ни работал, в снегах, в жерле вулкана, в океанских глубинах или на другой планете, жаждал жить в собственном доме с садом и площадкой для игр и передвигаться на дискаре – личном дискоиде. Ничего необычного, простые человеческие желания. Изменились насажденные господствующей моралью нравственные установки, но не сущность человека. И где же взять столько пригодной земли с садами и энергии для полетов стальных машин? Экономический блок требовал срочных мер от научно-технического (что-то изобрести) или от духовного (придумать, чтобы люди захотели другого), пока не потребовалась помощь чрезвычайного блока. Духовники привыкли идти на поводу у жизни, отображать и мягко направлять ее, а не жонглировать чаяниями масс в оперативном порядке, и пока они раскачивались, ученые и технари в лице Зайцева с его коллективом представили добывавшего себе пропитание птерика и растущий в необходимых условиях живой дом.

– Гаврик, в каком же замечательном мире мы живем! – восхищенно закатывала глаза и блаженно замирала в объятиях жена, посмотрев последние новости.

– Да, – сухо отвечал Гаврила Иванович.

– Думали ли наши деды, что уже дети сказку сделают былью, а внуки осуществят самые смелые мечты!

– Нет.

– Ты не согласен?!

– Я согласен. Да, говорю, нет, не думали.

Он работал в чрезвычайном блоке, где оптимистить запрещено по уставу, правда, другими словами. Восторженным «юношам бледным со взором горящим» в мире охраны человечества делать нечего, не зря же в ЧБ не берут нулей. На жизнь, какой бы она ни была или ни казалась, надо смотреть открытыми глазами безо всяких очков, хоть розовых, хоть дополненной реальности.

Ну и вот тебе, бабушка, Юрьев день, как по вполне конкретному поводу говаривали прежде.

Обязанность координатора чрезвычайного блока – не допустить новых жертв. Ученые просят подождать с решительными действиями. Сколько ждать? Неизвестно. Но ученые сейчас не главные, чрезвычайный блок потому так и назывался, что брал на себя ответственность в чрезвычайных обстоятельствах. Сейчас – именно такие.

Решение существует, и оно всего одно. Оно известно всем, пусть и делается вид, что возможны варианты. На самом деле, если человечество хочет выжить, вариантов нет. Все наследие Зайцева необходимо уничтожить как можно скорее. И начать надо, само собой, с источника угрозы – с живых домов.

Гаврила Иванович вновь поймал себя на том, что чешет нос. А по ту сторону очков дополненной реальности его терпеливо ждала Милица. Главные вопросы Гаврила Иванович ей уже задавал, ответы ничего не прояснили. Новой информации со времени разговора не прибавилось, осталось сделать последнее. Он послал сигнал, изображение с девушкой сместилось влево, справа появился Андрей Сигал. Гаврила Иванович обратился сразу к обоим:

– Желательно провести сканирование памяти, оно может пролить свет на детали, которые вы не упомянули, потому что посчитали несущественными или не заметили. Процедура займет несколько минут, на это время вы уснете и ничего не почувствуете. Вы даете разрешения?

– Да, – кивнул Андрей.

Гаврила Иванович с удивлением перевел взор на замешкавшуюся Милицу. Гипносканирование – дело обычное, оно ничем не грозит ни психике, ни, тем более, физическому здоровью, которому в нынешние времена почти ничего не грозит. С тех пор, как люди стали жить по совести, еще никому не приходило в голову отказаться, вопрос о согласии считался чисто формальным, едва ли не риторическим.

Глаза девушки глядели в пол, лицо окаменело. Глухо прозвучало:

– Возражаю.

– Вы похожи на летучих мышей, – донесся сбоку гортанный голос приятеля.

Боря оглянулся: Арслан карабкался по скалам, будто не было позади ста километров марш-броска по горам в полной выкладке со «сломанными» экзоскелетами и еще четырех километров, но уже по вертикали.

– Самый умный, да-а? – бросил он, передразнив легкий акцент Арслана, предмет его гордости. – Сказал что-то непонятное – поясни, иначе с тобой хочется поступить не так, как хочется, чтобы поступали со мной.

Раздражение – отвратительное качество; совесть помнит, что ему не место в человеческом общении, но когда вымотан бесконечными тренировками, а приятель, при котором можно даже выругаться (ругань, как форма антистрессового аутотренинга, допускалась исключительно в формате «про себя»), испытывает твое терпение… Арслан угроз не боялся, он пришел в чрезвычайщики сразу, по убеждениям, мечтал и готовился с детства: отрастил мышцы, при которых сервоприводы спецкостюма превращались в лишний груз, изучил боевые методики, чтобы даже сто человек с холодным, огнестрельным и маломощным лучевым оружием не остановили такого молодца, хотя после выполнения задания потребуется почти полное восстановление. Ребром ладони он дробил скалы, лучше всех прыгал с пошедшего в пике «раненого» птерика на запасного, умел почти в любых условиях добыть пищу и воду без принтера…В общем, в команде Арслан был пусть не главным, но лучшим. К выплеснувшемуся раздражению Бори он отнесся философски: сделал вид, что не заметил. Хотя должен был вразумить нерадивого члена общества, забывшего элементарные нормы общежития.