Юрий Шевчук - Люди и остальные

– Вот вы так много о зле знаете, – сказал Андрей. – А вы, отец Геннадий, дьявола, часом, никогда лично не видели? А то модель ада у вас есть, мы мимо проезжали. Банька старая с пауками… Впрочем, дьявол у вас тоже есть – вон, из самовара выглядывает. Даже три дьявола. Вот мы как там отражаемся, да ещё и рожи кривые корчим. И других дьяволов, по моему мнению, нет и никогда не было. Напрасно вы нас манихейством попрекаете. Зло как следствие наличия свободы воли, сопряжённой с естественной собственной слабостью, именно человек принес в мир. А, кстати, вовсе не сущности, которые свободы воли, по сути, лишены. И в этом, мне кажется, истинный дуализм.

– Но сила не может создать доброту, – сказал отец Геннадий, выделив голосом слово «создать».

– Разумеется, – согласился Андрей. – Добро должна создать вера. Вы не поверите, но я очень рад, что мы встретились. Вы, я вижу, именно тот человек, который здесь нужен.

– Что вы знаете об Яровичах? – сразу насторожился отец Геннадий.

– Что рядом с вашим храмом здесь существует языческое капище, – сказал Андрей, – в котором местные жители, в подавляющем большинстве своём – не биологические люди, а потомки ассоциированных видов, содержат редкое плотоядное животное.

– Это – уголовно не наказуемо, – сказал священник.

– Да. Но человеческие жертвоприношения караются в том числе и Уголовным кодексом, – сказал Андрей. – Сколько людей пропало у вас в селе в этом году?

– Три человека. Но это случается. Знаете, в деревне нашей, как и везде в округе, впрочем, много пьют. Причем пьют и дома, и в лесу, и на рыбалке… Пьяный человек легко может, допустим, утонуть. Да еще и волки, бывает, прямо к селу подходят…

– Отец Геннадий… – Андрей секунду помолчал. – Наша служба изучает опасные для людей аномальные природные явления. Понятие это, конечно, широкое. Но животное-людоед вполне подходит под нашу юрисдикцию. Поэтому я прошу вас: если вы что-либо знаете… или догадываетесь о чем-то… поделитесь с нами.

– Андрей Эрнстович… – Отец Геннадий говорил в большом смущении. – Вы, видимо, неглупый человек. Как же вы можете всерьез обсуждать темное народное суеверие? Ведь это все равно что изучать древнего каменного идола, ожидая, что он будет оживать по ночам!

– У нас, отец, и камни, бывает, рыдают, как дети, – вставила своё лыко в строку Карина.

– Ладно, отец Геннадий. – Андрей допил чай и встал из-за стола. – Не получается у нас доверительная беседа, как говорили в старых чекистских фильмах. Спасибо за угощение, мы пойдем. Тут одна добрая женщина предложила нам ночлег.

Уже в сенях отец Геннадий, покраснев, все-таки сказал:

– Вы согласны, что есть на самом деле ящер или нет – не так ведь и важно, правда? Главное – почему люди или, допустим, сущности, предпочли ящера Господу. Ну найдете вы пещеру – я не знаю, где она, но догадываюсь, что в районе заброшенного лагпункта, где камень добывали, ну убьете ящера… Вместо одного появится другой. Вот ведь что страшно… В этом селе я столкнулся с неожиданно естественной, глубинной верой в манихейский дуализм. Теперь я понимаю, что испытывал святой Доминик, когда проповедовал на юге Франции, в альбигойских деревнях. Но я никогда не пошел бы его путем, не создал бы инквизицию. И не могу поддерживать ее методы, тем более когда их применяют служащие карательных органов, маскирующиеся под ученых-исследователей. Простите…

В доме, где крыша горбиком, несмотря на поздний час, агентов ЦЕНТРА ждали, как и было обещано.

Статная, дородная хозяйка в сорокалетнем соку и ее не менее пышнотелая двадцатилетняя дочь быстро накрыли на стол и усадили Андрея и Карину ужинать – во второй раз за вечер. В меню действительно преобладали пироги с разными лесными начинками.

– А где мужик-то ваш, Марья Петровна? – обратился Андрей к хозяйке.

– Да в лесу два года как сгинул, – беспечно махнула рукой Марья Петровна. – Пошел за грибами, алконавт несчастный, а назад и не вернулся. А и ладно, невелика потеря. Тоже мне – мужик! Две щепки да горсть соплей.

– Так вот и живете одна?

– А у нас половина баб живет одна. Мужики-то кто перемерли, кто в город подались и там пропали. Все одно как в лесу. Да вы сами посудите, Андрей… все забываю, как по батюшке вас?

– Эрнстович.

– Эрнстович. Нерусский, значит?

– У меня отец немец. Из русских немцев. А Карина Вартановна наполовину русская, а наполовину армянка.

– Ага. Поняла. Не дура, значит. Ну, а мы тут вроде все сплошь русские. Так что я говорила-то? Да, по поводу мужиков. Что у нас парням делать? Старики говорили, пока лагпункт был, в охрану мужики шли. Форму давали, тулуп, карабин. Форма, оружие – все же дисциплина, правильно? Опять же пить запрещали. На службе. Ну, после того, как Берию разоблачили, весь СвирьЛАГ закрыли. И наш лагпункт тоже. Вначале лес да камень добывали, а теперь, говорят, все как-то дешево продаваться стало. Только огородом да грибами с ягодами спасаемся. Ну, скот у кого есть – хорошо. Да все это не занятие для мужика. Вот и пьют, и помирают.

– Выходит, если бы в Яровичах открыли вербовочный пункт французского Иностранного легиона, все социальные проблемы были бы решены? – спросил Андрей.

Молчавшая до сих пор дочка Марьи Петровны вмешалась:

– Французский не французский, а если бы в армии нормально платили, многие ребята туда пошли б. Ну нет денег в деревне, поймите, нет. И заработать негде. Вот говорят: «Интернет, глобальные коммуникации…» А только если света нет, то какой тут Интернет? Я в райцентр ездила, чтобы в службу знакомств выйти.

– Такая красавица – и ищете себе друга через службу знакомств? – удивилась Карина.

– Да какая там красавица! У нас здесь все такие и, если сутки на восток проехать, опять такие же будут. А настоящих парней здесь действительно нет – одна мелкота по пояс. Пыжатся, а без толку. Будущего у них нет, понимаете?

– Что тут не понять, – сказал Андрей. – Подумаешь, бином Ньютона. Только ведь и солдаткой жить не сахар. Муж три года вне дома, да еще и убить могут.

– Ну, это хоть что-то, – пожала плечами дочь. – Понимаете? Хоть какая-то перспектива.

Они сидели в самой большой комнате Марии Петровны. Здесь было уютно: по-деревенски, с перегруженностью деталями. Ничего похожего на аккуратную бедность отца Геннадия. Широкую стену комнаты занимала задняя сторона русской печи; в длинной стене было прорублено два окошка, за которыми стояла темнота. Темнота простиралась километров на пятьдесят, до следующей деревни, где слегка разбавлялась мутным желтым светом маломощных ламп и опять сгущалась над широкой полосой болот, отделявших Ингрию от соседей.

Мария Петровна хотела было постелить Андрею и Карине на своей широкой двуспальной кровати, но Андрей сказал, что у них есть спальники, и попросился на сеновал.