Павел Багряк - Пять президентов

— Слушаюсь, инспектор. Фукс будет через полчаса…

Гард повернул ручку, раздался мягкий щелчок, рация умолкла.

— Надо сейчас же осмотреть труп, — сказал Кербер. — Я вспомнил, Чвиз говорил как-то, что любит собирать грибы.

— А он не говорил, что этим занятием, кроме него, увлекается еще миллионов десять человек? — спросил Гард.

— Но приметы… — Миллер тронул инспектора за плечо. — Согласитесь, что это может быть…

— Может быть! — перебил Гард. — А может и не быть. Не обижайтесь, дорогой профессор, двадцать лет назад, когда я начинал, я бы, не дожидаясь ваших советов, сломя голову бросился опознавать труп этого бедняги. Но теперь я стал старым и умным. Теперь я знаю, что труп — это верняк, он уже никуда от меня не денется. Это «самые спокойные клиенты в нашем беспокойном мире», как говаривает Бирк, хозяин похоронной фирмы «Спи спокойно, друг!». А вот сейф — дело другое. Поверьте мне, дорогой профессор, я знавал случаи, когда сейфы бегали не то что резвее покойников, а побыстрее самого олимпийского чемпиона, как там его… забыл… склероз.

Но тревоги инспектора оказались неоправданными: сейф был на месте. Да и мудрено было похитить его. Стальной куб был вмурован в стену лаборатории так искусно, что среди развешанных на стене химических диаграмм не сразу можно было заметить узкий глазок замочной скважины.

— Вот здесь, — сказал, подходя, Миллер.

— Да-а-а, — задумчиво протянул Гард, — аккуратная вещица. Впрочем, если внутри нет никакой нестандартной штуки. Фукс с ним справится.

— Кто это? — спросил Кербер.

— «Человек-ключ», как писали о нем в газетах, — усмехнулся инспектор. — Старик из Одессы, в прошлом — взломщик сейфов экстра-класса. Из Одессы он уехал еще в двадцатом году. Знаменит ограблением Королевского банка в Копенгагене. В Париже его поймали, отсидел лет пять. Потом он некоторое время резвился в Бразилии и Аргентине, опять попался и решил, что тюрьма чудесно обойдется без него. Сейчас он выручает ротозеев, которые теряют ключи, и иногда помогает нам. Но не будем терять времени. Я хотел бы узнать у вас некоторые детали.

— Какие детали? — быстро спросил Кербер.

— Прежде всего надо установить последовательность событий. Итак, когда вы видели в последний раз профессора Чвиза?

— В пятницу, около пяти часов вечера, я заходил в лабораторию и видел Чвиза, — сказал Кербер. — Он, как обычно, сидел около установки, вон там.

— Один?

— Нет, здесь была Луиза, его лаборантка.

— Вы говорили с ним?

— Говорил.

— О чем?

— Даже не помню. Какой-то пустяковый разговор.

— А вы, профессор? — Гард обернулся к Миллеру.

— Последний раз я видел его тоже в пятницу, примерно в то же время.

— Вы были вечером в институте?

— Да. Я приехал где-то около шести часов. Чвиз зашел ко мне, мы немного поговорили.

— Что было дальше?

— Потом он сказал, что закончил опыт и собирается уходить.

— Какое он произвел на вас впечатление? Вы не заметили в его поведении чего-нибудь необычного?

— Он всегда был чудаковатым человеком. Все необычное в нем трудно перечислить.

— Ну например?

— Например, он мог бы сейчас разговаривать с вами и одновременно разучивать гимн Эфиопии.

— Скажите, профессор, а чем он, собственно, занимался в этой лаборатории? Вы понимаете, я спрашиваю не из праздного любопытства.

Миллер помолчал.

— Как вам объяснить, — начал он. — Это очень сложная проблема. Чвиз разработал теорию матричной стереорегуляции. Вы, и я, и он, — Миллер оглянулся на Кербера, — все мы состоим из клеток, клетки — из молекул, и так далее. Если говорить популярно, популярно до вульгаризации, Чвиз научился разлагать организм на молекулярном уровне в поле гиперрегулятора…

— Вон в той штуке? — перебил его инспектор, кивнув в сторону установки.

— Совершенно верно. Только не непосредственно в той штуке, а в поле этой штуки создается молекулярная матричная копия, двойник организма. Энергия огромна. Секунда работы установки стоит…

Но Гард уже не слушал профессора. Он отошел в глубину лаборатории, к установке, разглядывая это огромное, причудливое сооружение. Медные шины, какие-то белые решетки на толстых блестящих изоляторах, тусклые металлические зеркала. Гард сразу заметил, что одна из двух больших прозрачных полусфер под этими зеркалами расколота.

— Простите, если я не ошибаюсь, установка повреждена?

— Да, к сожалению, — сказал Миллер.

— Это серьезная поломка? — спросил Гард.

— Как вам сказать? Сферу сделать не так уж трудно, но фокусировка займет несколько недель. И не всегда это получается с первого раза.

Взгляд Гарда задержался на циферблате часов, наверное единственно знакомом и привычном предмете в этом непостижимо дремучем лесу техники.

— А зачем тут часы? — спросил инспектор.

— Часы показывают время работы установки. А на счетчике срок работы в миллисекундах, — ответил Миллер.

Гард подошел к ученым.

— Итак, вы, профессор, не были вечером в пятницу здесь, в лаборатории?

— Нет, я был у себя в кабинете.

— А вы, — Гард обернулся к Керберу, — были?

— Да, минут десять.

— Между пятью и шестью часами. Так?

— Что-то около этого, — ответил Кербер.

— В это же время он заходил к вам, профессор. Так?

— Примерно.

— Что же произошло раньше? Ваш визит в лабораторию или… — Гард обернулся к Миллеру.

— Право, не знаю, — сказал Миллер. — Да и какое это имеет значение?

— Думаю, что профессор видел Чвиза позже меня, — сказал Кербер. — Когда я пришел в лабораторию, он еще работал, а профессору он сказал, что кончил опыт и уходит.

— Разумно. Но вы говорили, что Чвиз работал с лаборанткой. Она сможет уточнить это? Она здесь?

— Думаю, что здесь. Я позову ее, — сказал Кербер.

— Не торопитесь, — остановил его Гард. — Я попрошу всех подойти к установке. Итак, если, как вы говорите, опыт был закончен до шести часов, каким образом эти часы показывают восемнадцать пятнадцать?

— Что? Этого не может быть!

Гард обернулся и увидел бледное лицо Кербера.

— Поразительно, — сказал Миллер.

— Простите, профессор, — Гард повернулся к Миллеру, — насколько мне удалось вас понять, старик разбивал организм вдребезги, делал копии с каждого осколка и вновь склеивал теперь уже точных двойников. Так?

Миллер улыбнулся:

— Хорошо, что вас не слышит Чвиз, он бы показал вам «вдребезги». Впрочем, в принципе вы правы.

— А если так, может ли эта штука, — инспектор показал на гиперрегулятор, — разбить, но не склеить?

— Что?

— Разбить, может быть, даже снять копию с осколков, но не склеить эти осколки? Ни первый, ни второй экземпляр? Так быть может?

— Нет. Программа работы регулятора заложена в него…