Игорь Подколзин - Год черной собаки. Фантастический роман

В конце семидесятых годов в зарубежной командировке меня познакомили с весьма оригинальным человеком — корреспондентом солидного иллюстрированного еженедельника. Помню, вначале очень позабавило, когда, представляясь, он, назвав свою фамилию — Трумен, поспешно добавил: «Прошу не путать с бывшим, извините за выражение, американским президентом. Он не имеет ко мне отношения. Сама же наша однофамильность вызывает чувство неловкости».

Журналист этот резко выпадал из принятых у нас в литературе и кино стереотипов людей подобной профессии. Был непьющим, неироничным, флегматичным и аккуратным в одежде. Не носил бороды и усов. Отличала его доходящая до педантизма беспристрастность в изложении тех или иных фактов. Чувство порядочности граничило с болезненной щепетильностью. Работая над тем или иным вопросом, он докапывался до самой сути явления, мастерски вскрывал его природу, но никогда, даже намеком, не указывал пути решения, оставляя его на долю читателей. Откровенно говоря, в некоторых нюансах его характера я так окончательно и не разобрался.

Получилось, что нам, занимаясь приблизительно одинаковыми проблемами, пришлось не только часто встречаться, но помогать друг другу, делиться информацией и впечатлениями. В конечном итоге это привело если и не к дружбе, то к взаимной симпатии и доверию.

Несмотря на замкнутость, его подчас вдруг словно прорывало, и тогда он пускался в длинные разговоры «за жизнь». Вот в один из таких моментов я и услышал о перипетиях его приятеля, частного детектива Фрэнка Грега. Впоследствии эти-то откровения и легли в основу моего романа «Когда засмеется сфинкс».

В конце концов сроки поездки истекли, и мы расстались.

Минуло несколько лет, и я вновь встретился с моим иностранным коллегой. Он почти не изменился, разве еще больше ушел в себя, слегка обрюзг и поседел. Я полюбопытствовал: читал ли он мое произведение, и намекнул, было бы полезно узнать на этот счет его мнение. В ответ Трумен то ли недовольно, то ли досадливо кивнул и произнес, как мне показалось, с упреком:

— Что же застряли на полпути?

— То есть? — удивился я, ибо считал, что роман доведен до логического завершения.

Он хмыкнул, почмокал губами, посопел и спросил снова:

— Надолго?

— Пока не соберу материал на серию очерков.

— Значит, надолго. Я завяз в том же. Будем видеться. Возникнет настроение, сообщу кое-что занимательное.

Ждать пришлось сравнительно долго. Наконец настроение у него появилось, и, как обычно, внезапно. Так мне стали известны дальнейшие приключения Фрэнка Грега и его друзей. Признаться, они меня потрясли. Писать продолжение романа, скажу по правде, не собирался — во всяком случае, в ближайшее время. Но, вернувшись домой, понял: сделать это не так-то легко. Грег со спутниками преследовали меня по пятам, не давая покоя ни днем, ни ночью. Все валилось из рук. Стало ясно: от этого наваждения не освобожусь, пока не поведаю всего читателям. Так возникла эта книга.

Узенький переулок, застроенный небольшими, в три-четыре этажа, каменными домами, выходил на неширокую улицу. На ней располагались магазинчики, бары, кафе и маленькие пивные. Владельцы заведений, не желая отставать от более солидных коллег, пестро и ярко рекламировали свой товар. В этом районе города небоскребы не царапали облака крышами, тут обитал далеко не богатый и самый разношерстный люд.

На перекрестке стоял человек лет тридцати в мятых серых брюках и синем фланелевом пиджаке с металлическими пуговицами. Мужчина недоуменно озирался, будто решал: стоит ли переходить на другую сторону или нет. Левую руку — кисть ее заменял никелированный крючок — держал у лацкана, а правой поправлял кожаную повязку-кружок, которая закрывала отсутствующий глаз. Человек был выше среднего роста, худощавый. Каштановые, слегка вьющиеся волосы зачесаны назад, на лоб падала седая прядка.

Мимо сновали прохожие. Кто озабоченно торопился, кто просто слонялся, убивая время. Две девицы-панки с разрисованными белилами щеками, выбритыми висками и растянутыми к макушке бровями, одетые в красные кофты и брюки «банан», остановились поглазеть на витрину. Магазин назывался «Эксцесс». В нем продавались мастерски выполненные муляжи человеческих пальцев, ушей, носов и прочее. На подставках в центре отвратительные скорпионы, фаланги, сороконожки-сколопендры, мохнатые тарантулы и змеи. Они могли шевелить лапками, усиками, высовывать жало и даже шипеть. Все это располагалось на фоне красочной глянцевой картины: обнаженная девушка — чем подчеркивалась ее беззащитность — со страхом в широко распахнутых глазах взирала на хрустальный фужер, в котором плавал посиневший и окровавленный мизинец. Смысл «Эксцесса» в том и состоял, чтобы, улучив момент, когда соседка по столику или стойке зазевается, бросить ей в стакан, скажем, оторванное… ухо. Когда же она, ничего не подозревая, потянется губами к бокалу и, побелев от ужаса, истошно завизжит, с бесстрастным лицом извлечь «сюрприз», сунуть его себе в рот и с хрустом перемалывать «кости» — муляжи делались из марципана. Под рисунком симпатичного пуделька — видно, остался еще с рождества — размашистая надпись зеленым фломастером: «Оригинальный подарок соседям к Новому году — году черной собаки, — этот смышленый пес лает только ночью. Ваших соседей ожидает веселая жизнь».

Человек закашлялся. Панки обернулись. Взглянули на одноглазого, громко и неестественно рассмеялись. Мальчишка-мексиканец в цветастой рубашке, приплясывая, выбежал из магазина, размахивая, как ветряная мельница, длинными и тонкими руками. Состроил девчонкам рожицу и высунул язык. Модницы фыркнули и, нарочито вихляя худосочными бедрами, двинулись восвояси.

Пахло пылью, выхлопными газами, синтетикой и шелухой земляных орехов.

Мужчина заложил руки за спину и, глядя на носки своих поношенных коричневых туфель, неторопливо зашаркал по тротуару.

— Боже мой! — раздался почти над его ухом сочный баритон. — А ведь это мистер Грег! Ну конечно, он! Господи! Снова встретились, прямо судьба. — Одноглазого схватил за плечо полноватый господин в белом чесучовом костюме. Замотал гривой черных волос, заулыбался, от чего обвисшие усы поползли концами в стороны.