Роман Буревой - Олимпиец

Флакк с сомнением покачал головой:

– Невероятно! Мы ехали в госпиталь. Семь человек. А в живых остались двое. Я и Каплун. Это прозвище. Имени я его не помню, потому что никогда и не знал.

– Клио – судмедэксперт, она немедленно проведет анализ извлеченного тела, – отдал распоряжение Сулла. – Со всеми предосторожностями.

– Значит, вместо кают-компании, ты приглашаешь нас в морг? – уточнил Флакк.

– Только тебя и Клио. У остальных будут другие развлечения. Друз, ты еще раз просканируешь катер, я попробую определить, хотя бы приблизительно, из какого сектора пожаловал этот корабль, после чего ты, Белка, – повернулся Сулла к своей спутнице, – дашь описание окраинного мира, из которого прибыл к нам мертвый гость. Валерия, ты проверишь открытые каналы Неронии и выяснишь, что известно о пропавшем и вновь нашедшемся анимале Неронии. Кажется, у них там много всего навешано в Галанете. Ты ведь специалист по нерам.

– Значит, вакханалия отменяется? – разочарованно спросила Асти.

Она – единственная, кто оказался на борту станции случайно. Вернее, почти случайно.

– Откладывается, – уточнил Сулла. – У тебя, Асти, тоже задание. Следить за боевым периметром.

– Уточнить периметр! – потребовала Асти.

– Атрий и каюты. Сюда никто не должен входить.

Роберт обожал сумрак. Не просто сумрак. А сумрак в вишневых тонах – вишневые шторы на окнах, стекла так же тонированные густо-розовым, чтобы свет дневной и свет фонарей сочился вишневым соком в его убежище.

Вишневый цвет напыления стен, толстенный ковер на полу – с коричнево-красным узором. Мебель тоже вся – под вишню, алые бокалы венецианского стекла – высоченные, так что дух захватывает, только глянешь на их изящные, как застывшие тягучие капли, ножки. Вино в такой бокал наливаешь из черной бутыли, присыпанной седой пылью. Наверняка этот благородный налет фальшивый. Но Роберт не может позволить себе настоящее вино. Ветеранская пенсия не так уж велика даже на Неронии. Так что, отирая о пурпурную обивку дивана фальшивую пыль погреба, бывший десантник вынужден простить вину сомнительную кисловатость.

Голопроектор в комнате Роберта день и ночь передает длящийся уже много дней карнавал. Бесконечное шествие под однообразный мотив, заунывный и возбуждающий одновременно. Девушки, все как одна загорелые, с гладкими оливковыми телами, одинаково длинноногие, с одинаково упругими налитыми грудями – без одежды, если не считать брызги напыленной краски, в босоножках на высоченных каблуках, с головами, увенчанными фальшивыми страусовыми перьями, с огромными крыльями бабочек и в белых полумасках. Они вытанцовывают изумительный по отточенности движений танец. За обнаженными красотками следует кордебалет – растения, бабочки, цветы кружатся в вихре, их сменяют огромные леопарды, с улыбчивыми добродушными мордами, окрасом и повадками неотличимые от настоящих, зато раза в три больше. Время от времени какой-нибудь игрушечный зверь облизывает длинным розовым языком плечо приглянувшейся красотки. На гравиплатформах парят обнаженные девушки, опять же чуть спрыснутые краской и украшенные фальшивыми перьями и блестками бижутерии, меж ними порхают райские птицы и колибри размером с настоящего кондора.

Головидео сопровождается не только объемным звуком, но и потоком ароматов – терпкий запах горящих благовоний, приторный – парфюмерии, резкий – пота наполняют комнату.

Наблюдать за шествием можно было с утра до вечера и с вечера до утра, время от времени подливая в алый бокал вино из бутыли. Во время открытия карнавала в императорской ложе появился сам император Неронии в сопровождении свиты. Соседние ложи заняли самые могущественные люди планеты: военачальники во главе с генералом Фредерико, члены Совета Пятисот, аристократы, по совместительству владеющие самыми прибыльными предприятиями метрополии и ее колоний. Глядя на этих холеных, роскошно одетых мужчин и женщин, Роберт Дэвис чувствовал себя униженным.

Просмотрев открытие карнавала, Роберт напился, а потом, пьяный, принялся звонить в министерство обороны и требовать связи с генералом Фредерико, повторяя через каждое слово: «Он мне должен заплатить». За что именно должен заплатить Фредерико, Роберт объяснять не стал.

Так и не получив связи с главнокомандующим, Роберт свалился под стол и заснул. А проснувшись утром, увидел, что голопроектор работает и карнавал продолжается. А в сущности, почему праздник должен остановиться? Потому что ветерану войны Роберту Дэвису очень плохо? Потому что он ненавидит весь мир и генерала Фредерико лично? Чушь, конечно.

Но ничего, они за все ответят, когда явятся чужие. И прежде всего за беспечность, за то, что не прислушались к словам десантника Роберта Л. Дэвиса, не уничтожили планету Фатум к чертовой матери, как советовал им ветеран.

Глядя на карнавальное буйство фантазии и красок, Роберт провел перед голопроектором весь день, медленно погружаясь в состояние транса.

Вечером он поднялся с дивана, накинул поверх белья длинный, до пят, балахон вишневого цвета, накрыл голову капюшоном, сунул ноги в удобные сандалии, ключ от двери повесил на витой шнурок от завязки капюшона и покинул свое убежище. Он выходил на улицу только по вечерам.

Его лицо, исполосованное шрамами, плохо зажившими, безобразно-алыми, выглядело ужасней и причудливей любой маски. Дело в том, что Роберт входил в шесть процентов населения, кому не помогает регенерация. Восстановленная кожа и мышцы тут же начинали организмом отторгаться. Пришлось пользоваться старыми методами – пересаживать кожу, выращивать искусственные органы – десятки операций, постоянная угроза отторжения и каждодневные уколы давно превратили бывшего десантника в инвалида. Больше всего он ненавидел свое обезображенное лицо – почему-то на лбу и щеках кожа не приживалась, и шрамы навсегда обезобразили когда-то в общем-то симпатичную физиономию. Именно поэтому Роберт боялся покидать свою квартирку: в мире, где так ценится красота, где все женщины привлекательны и изящны, а мужчины – брутально-мужественны, он казался нелепой пародией на человека.

Людской поток медленно катился вдоль тротуара. Все двигались в центр – туда, где в очередной раз бушевал карнавал. Встречные улыбались друг другу. Но Роберт не мог улыбаться в ответ. Он уже больше двадцати лет не улыбался. Его мрачный вид и уродливое лицо вызывали недоумение, кто-то в растерянности оглядывался, темноволосая женщина тронула Роберта за балахон и приглашающе улыбнулась. В ответ Роберт натянул капюшон как можно ниже. Он пошел быстрее, стараясь держаться ближе к стене. Надо было всего лишь обойти дом и свернуть за угол. Там в таверне «Старый десантник» его всегда ждут.