Виктор Комаров - Божий суд

— Вы хотите сказать… — растерянно посмотрел на него Сигрен. — Если бы все было так просто. Какое значение имеет моя… вера в судьбу — скажем так, — если я никак не могу найти решение, которое ищу? Просто я недостаточно талантлив.

— Не знаю, — пожал плечами Бэрд. — Но насколько я понял, вы не можете сделать лишь самый последний шаг. Может быть, понимая, что от этого слишком многое зависит. Но в то же время вы подсознательно убеждены, что вам не удастся избежать грозящих в случае неудачи неприятностей. И это висит над вами, словно Дамоклов меч, туманит ваши мысли и мешает довести дело до конца.

Сигрен долго молчал, глядя куда-то в пространство мимо комиссара. Бэрд терпеливо ждал.

— Знаете, комиссар, — наконец произнес Сигрен, — в том, что вы только что сказали, что-то есть. Я сейчас старался припомнить свои прежние беды и, пожалуй, возможно, вы правы, я сам во всем виноват. И сейчас. Ведь я сознательно избрал не тот путь, которым шел Девидс. Я знал, что если получу такое же решение, как и он, то это обернется против меня же. Скажут, что оно и есть украденное решение, что я просто списал с пропавшего листка Девидса. При моем-то везении. Таким образом, я сам себя обрек на неудачу. Ведь проблема сложна необычайно. И уж если вообще оказалось возможным ее разрешить, то вряд ли такое решение может быть получено разными путями.

— Вы говорите — один путь, — задумчиво произнес Бэрд. — Взгляните, пожалуйста, вот на это. И он положил перед Сигреном три решения. Пока Сигрен с раздражающей медлительностью просматривал записи, Бэрд думал о том, какими все-таки удивительно разнообразными могут быть причины, способные побудить человека ко всякого рода выдающимся свершениям. Чувство товарищества, как у Ленгли и Грехема, хотя понимаемое ими по-разному, своего рода спортивная злость, как у Сойка, а может быть, просто страх… Хотя, казалось бы, отрицательные эмоции не должны приводить к положительным результатам. Да необъятны скрытые резервы человеческой психики. Как найти к ним путь?

— Значит, это все-таки возможно? — пробормотал Сигрен.

Он отложил в сторону листки, принесенные Бэрдом, и стал торопливо просматривать собственные записи. В его глазах вспыхнул лихорадочный блеск. Он с торжествующим видом поднял голову:

— Верно! У меня все верно, абсолютно верно; я остановился буквально перед самой последней формулой. А все остальное совершенно верно! Вы понимаете?

— Вот видите, — мягко сказал Бэрд — Оказывается, и через эту границу можно перешагнуть Поздравляю вас. От всей души. Ваше имя войдет теперь в учебники физики.

— Вы совсем не так меня поняли, — энергично возразил Сигрен. — Разве в этом дело — мне не слава нужна. Я ведь никогда не думал, что способен на такое. Это главное.

Он умолк и, словно зачарованный, стал перебирать свои листки. Но вдруг его глаза погасли, лоб сморщился, лицо приобрело растерянное выражение.

— Но ведь это ужасно, — произнес он потухшим голосом, кивнув в сторону все еще лежавших на столе решений своих коллег.

— Что ужасно? — не понял комиссар.

— То, что они тоже решили.

Бэрд непонимающе взглянул на Ситрена.

— Но ведь вы только что говорили…

— Нет, нет, — торопливо перебил Сигрен, как бы прочитав мысли комиссара — Вы опять меня не так поняли. Ведь я бился над этой задачей для того, чтобы доказать, что решение у Девидса похитил не я. А теперь…

— Что теперь? — переспросил Бэрд, с беспокойным ожиданием глядя на Сигрена и все еще не понимая.

— Теперь, когда задачу решили все, мы снова оказались в равном положении. Каждый из нас может быть похитителем. Ведь кто-то же взял эти злополучные бумажки у Девидса.

«Ах, черт, — выругался про себя Бэрд. — Ведь он прав. Найти свое оригинальное решение мог ведь и тот, кто убил, — для того чтобы оправдаться».

Комиссар испытал томящее ощущение из далекого детства. Он вспомнил игру, которая состояла в том, что нужно было первым взобраться на высокую гору, нарисованную на листке картона. Играющие бросали кости с очками и передвигали свои фишки с клетки на клетку. Но где-то перед самой вершиной каждого подстерегала коварная клетка. Стоило попасть на нее, и фишке сбрасывалась вниз — к самому подножию горы, и надо было все начинать с нуля. Неужели и сейчас он отброшен к самому началу?

Теперь оставалось только два пути — магнитофонная пленка и чай.

— Вот кто будет рад до смерти, так это Хэксли, — задумчиво продолжал Сигрен. — Можно сказать — такой сюрприз. И на самом краю пропасти.

— На краю пропасти? — заинтересовался Бэрд.

— Ну да. В последнее время дела нашей конторы шли все хуже и хуже. Настолько плохо, что Хэксли был на грани банкротства. Под эту задачу он взял большой заем. Представляете, каким ударом явилось для него исчезновение листка с решением Девидса. Ведь уже в руках держал и вдруг…

«Кто же мог подсыпать яд в стакан чая? — напряженно размышлял Бэрд. — Один из пятерых. Если не эти четверо, то Девидс. Но Девидс отпадает — странно было бы совершить самоубийство в момент великого открытия. А почему, собственно, пять? Ленгли сказал — каждый дежурил один раз в неделю. Но ведь убийство произошло в субботу. Значит, был шестой. Кто же?»

— Скажите, пожалуйста, — обратился Бэрд к Сигрену, — Вы не помните, кто в тот день разливал чай?

— Суббота? Если приходилось работать в субботу — дежурил сам шеф.

«Хэксли? Вот это любопытно».

— Еще один вопрос. У каждого из вас свой постоянный стакан?

— Нет, зачем же, — ответил Сигрен, с недоумением глядя на комиссара. — Каждый берет первый попавшийся. Разве не все равно?

— Да, да, разумеется, — согласился Бэрд. — А вы не помните, господин Сигрен, когда вы в тот день брали свой чай, сколько еще стаканов оставалось на столе?

В глазах Сигрена мелькнуло беспокойство, но он ответил с готовностью:

— Чай мы как раз взяли почти одновременно все четверо. И разошлись по своим комнатам.

— И после этого на столе оставалось только два стакана?

— Да: Девидса и шефа.

— Благодарю вас.

Так, значит, всыпать тектолон в стакан Девидса мог либо Ленгли в тот момент, когда относил ему чай, либо Хэксли. Но когда мог сделать это Хэксли? Либо тогда, когда разливал чай по стаканам, но это явно нелепо, так как стакан с ядом мог достаться любому, в том числе и самому Хэксли, либо перед тем, как Ленгли пришел за чаем для Девидса. Но ведь и тогда на столе оставались не один, а два стакана. И любой из них мог достаться Хэксли, в том числе и с ядом. Впрочем, для верности он мог всыпать яд в оба стакана, а свой просто вылить.

— А вы случайно не знаете? — снова обратился Бэрд к Сигрену. — Хэксли забрал свой стакан?

— Случайно знаю. Я как раз вышел в гостиную, чтобы налить себе второй стакан. И я видел, как Хэксли взял свой стакан.