Инна Кублицкая - На тихом перекрестке

Инспектор с удовольствием посмотрел на нее. Слава богу, в девочке начал просыпаться профессионал.

— А сама что ты по этому поводу думаешь? — спросил он.

— Не знаю, — пожала плечами Шано. — Давно он умер?

— Пока неизвестно, — ответил Коэн, отклеиваясь от скрипнувшего шкафа. — Вскрытие покажет… А пока пошли-ка отсюда. Ключи, надеюсь, у тебя есть?

Они вышли из квартиры. Шано заперла дверь. Коэн наложил полицейскую печать.

Спускаясь по лестнице, Шано вдруг спросила:

— Инспектор, а что вам сказал доктор Ришар? Ну, когда вы только приехали.

— А-а-а, — улыбнулся Коэн и поглядел на дверь докторской квартиры, мимо которой они как раз проходили. — Он сказал, чтобы я обратил на тебя особое внимание, что ты странно себя ведешь. И он посоветовал допросить тебя первой, потому что у тебя, уж прости, тихая истерика и тебя легче обработать.

— Вот ведь сукин сын, — сквозь зубы процедила Шано. — Хотя вообще-то он был прав.

— Я, кстати, тоже не шутил, когда предлагал тебе немного поплакать, — неожиданно признался Коэн.

— Я так и поняла, — ответила она. — Спасибо.

Около подъезда, где стояла машина Коэна, он уже другим тоном предложил:

— Ну что, едем сразу в управление, запишем твои показания под протокол? Или как?

— Никаких «или как», — решительно объявила Шано, открывая дверцу и садясь в машину.

На следующее утро в контору позвонила Сузи Героно. Она, оказывается, звонила еще вчера, и господин Мюллер сообщил ей о том, что случилось, и…

— … Может, я не вовремя?

— Перестань! — тут же оборвала подругу Шано. — Выкладывай, что там у тебя.

Сузи на том конце провода облегченно вздохнула.

— Мне срочно нужна информация об одном человеке. О некоей Анне Хоффен.

— Подожди, я запишу, — Шано потянулась за карандашом.

Сузи повторила имя, назвала адрес; Шано записала и, отложив блокнот, спросила:

— Кто она такая?

— Да я и сама толком не знаю, — замялась Сузи.

— А, — догадалась Шано. — Опять твои колдовские штучки.

— Да, чисто профессиональный интерес, — подтвердила Сузи. — Я потому и не стала разговаривать с твоим патроном. Он же у тебя прагматик.

— Ну и что с того, что прагматик? — возразила Шано. — Он и спрашивать бы не стал, зачем тебе эта Анна Хоффен понадобилась. Такая у нас работа — ни о чем не спрашивать. А я действительно сейчас занята. Сама понимаешь: похороны, хлопоты…

— Понимаю, — согласилась Сузи. — Я вообще-то хотела, чтобы ты сама на нее взглянула.

— А что такое? — насторожилась Шано.

— Ну-у, это вот так не расскажешь…

— Ладно, попробую что-нибудь сделать.

— Когда?

— Позвони сегодня в семь.

— Может, я заеду? — предложила Сузи.

Шано подумала.

— Пожалуй, сегодня не стоит. Давай лучше завтра, после похорон. Часа в два подойдет?

— Идет, — легко согласилась Сузи. — Значит, я позвоню вечером, и договоримся. А я тебе на завтра приготовлю что-нибудь для восстановления сил.

— Только без всяких там жаб сушеных! — предупредила Шано.

Сузи заверила, что обойдется без жаб, а также без змей и пауков. Они посмеялись, и Шано положила трубку.

Узнать об Анне Хоффен не составило труда, но сведения были скудными и скучными. Анна была ничем не примечательной девушкой. В полиции на нее (и на ее родителей, как на всякий случай убедилась Шано) ничего не было; в муниципалитете — только стандартные данные: тогда-то родилась, тогда-то поступила в школу, тогда-то ее закончила… Даже за границу Анна Хоффен выезжала только однажды — выиграла путевку в благотворительной лотерее северингийского оружейного короля Герхарда Штрауса. Шано понимала, что все это ничего не значит, что порой к таким вот неприметным и следует внимательно присмотреться, но это — потом, если понадобится… «Во всяком случае, — решила Шано, — будет что ей сказать вечером». И она благополучно забыла об Анне Хоффен.

Вспомнила, когда Сузи не позвонила ни в семь, ни в восемь. Шано сама набрала номер подруги, но той, судя по всему, не было дома. «За жабами сушеными уехала», — подумала Шано и легла спать.

На следующий день были похороны. Пробегая за завтраком колонку газетных объявлений, Шано обнаружила маленькое сообщение:

«Похороны МИКАЭЛЯ КУШЛЕРА состоятся в 12 часов на кладбище при церкви святого Георгия в Форейне».

«Вероятно, кто-то из репортеров пасется при похоронных бюро», — подумала Шано. Когда объявление заказывают родные, ставят обычно еще что-то вроде: «Семья и родственники скорбят…» Здесь этого не было.

Без десяти двенадцать она уже была на кладбище. К удивлению Шано, проводить Майка в последний путь пришла не одна она. На гробе помимо ее скромного букетика гвоздик лежал пышный венок с надписью: «Незабвенному Микаэлю с искренней любовью от тетушек из Мюра-на-Отейне».

Тетушками, судя по всему, были три пожилые дамы, одетые в траур с провинциальной тщательностью. Шано чуть поклонилась им, гадая, откуда у Майка взялись тетушки — он вроде не говорил, что у него есть какая-нибудь родня.

Старушки покивали в ответ.

Подошел пастор. Слушая его монотонный голос, Шано вдруг почувствовала, что кто-то появился рядом. Оглянувшись, она увидела старшего инспектора Коэна и своего патрона. Значит, они тоже пришли проводить Майка. Коэн, наверное, по старой привычке полицейского — посмотреть, не появится ли свежий персонаж на похоронах убитого; а господин Мюллер просто пришел проститься со своим давним знакомцем и осведомителем. Стоящие по другую сторону могилы старушки, то одна, то другая, то третья время от времени с любопытством на них поглядывали.

После окончания церемонии, когда все пошли к воротам кладбища, маленькая ссохшаяся ручка легла на локоть Шано:

— Простите, милая барышня, ведь это вы Шано Шевальер?

Шано подтвердила, ощущая себя рядом со старушкой великаншей — пожилая дама была очень мала ростом и казалась столь же древней, как крепость Лот-Саган.

— Микаэль много рассказывал о вас, — наперебой заговорили старушки. — Мы так рады увидеть вас. Печально, конечно, что Микаэль… Он ведь был такой молодой…

Милые старушки, оказалось, вовсе не были родственницами Майка. Они были обитательницами пансионата для престарелых дам в Мюре-на-Отейне, а Майк когда-то — лет пятнадцать или двадцать назад — работал в этом пансионате не то шофером, не то помощником садовника и с тех пор не забывал старых дам и непременно навещал их раз в месяц, а уж звонил и вовсе каждую неделю.

— Очень милый молодой человек, — хором пели старушки. — Очень внимательный…

Мюллер с Коэном переглянулись. Шано их прекрасно понимала: оба, конечно, пытались сообразить, какой «навар» «милый Микаэль» мог иметь с этих древних старух — в его бескорыстное внимание, проявляемое с таким постоянством, никто из них троих не поверил, но разочаровывать старых дам просто не повернулся бы язык.