Максим Дегтярев - Карлики

— Понятно. А чем вообще занималась Эмма Перк? — к своему стыду, я до сих пор не удосужился это выяснить.

— Вы разве не знаете? Ну вы даете… Она работала все в том же Институте Антропоморфологии, — Виттенгер, похоже, усомнился в моей профессиональной пригодности.

— С мужем? — спросил я.

— Нет, она работала в отделе изучения ретро-трансзональных чего-то там… — Виттенгер тоже не научился выговаривать длинные названия институтских отделов.

— Да, да, я понял — в том же отделе, что и Лесли Джонс.Странно, что я не обратил на нее внимание.

— Она работала под своей девичьей фамилией, — подсказал Виттенгер, — а вы что, знакомы с Джонсом?

— Не совсем. Мы виделись только раз и то — на похоронах.

— И вы думаете, он может быть замешан? — допытывался Виттенгер.

— Здесь кто угодно может быть замешан, — развел я руками, — особенно если считать смерть Эммы Перк убийством…

Мое замечание Виттенгеру не понравилось.

— Если Эмма Перк была убита, то текст на экране писал убийца. В таком случае, ему следовало бы написать признание и в убийстве Альма Перка, и во взрыве на Укене, а тут все наоборот.

Я возразил:

— Убийца не так глуп. Он мог предполагать, что в конце концов нам удастся доказать, что Эмма Перк никого не убивала, а отсюда будет следовать, что и ее смерть — никакое не самоубийство. Предположим, что у убийцы нет железного алиби только на время смерти Эммы Перк и ему жизненно важно, чтобы именно ее смерть все считали самоубийством.

— Туманно, очень туманно, — протянул Виттенгер, — мы пришли к тому с чего начали.

— А с чего мы начали? — поинтересовался я.

— С того, что ничего непонятно, — ответил он.

— Факт! — согласился я.

Несмотря на обещание, наша вчерашняя дискуссия о природе суицида никак не выходила из головы. Я попросил Виттенгера прислать мне дело того сбежавшего самоубийцы.

— А зачем оно вам? — удивился Виттенгер.

— Хочу сравнить… Там ведь вы точно исключили убийство?

— Абсолютно точно, — заверил он.

— Тогда пришлите, — еще раз попросил я его.

Виттенгер пообещал, но уж больно странно: сказал, что он, конечно забудет, но как только снова вспомнит, то сразу пришлет.

Из дома Перков я направился в Отдел. Со смертью Эммы Перк было потеряно последнее связующее звено в деле, которое я считал уже практически раскрытым. Ведь именно через нее я собирался выйти и на гомоидов, и на всех остальных участников преступной группы, если такая группа и в самом деле существовала. Но смерть Эммы Перк перевернула все мои планы и заставила посмотреть на дело с другой стороны. Меня преследовал какой-то злой рок, который, на поверку, мог оказаться чем-то вполне материальным и от того — не менее опасным. И суть не в том, что смерть жены Перка обнаружила существование каких-то третьих лиц. Меня страшило то, что они идут буквально след в след со мною. Перк погиб сразу после разговора со мной. Франкенберг погиб, можно сказать, во время разговора со мной. Эмма Перк умерла еще до того, как я успел с ней поговорить, и я даже не успел установить за ней слежку. Мне казалось, что я нашел разумное объяснение гибели Альма Перка. Взрыв профессорской башни можно объяснить тем, что преступник проследил за мною до самого Укена. Но смерти Эммы Перк — не важно, убийство это или самоубийство, — объяснений не было.

Позднее, Виттенгер сообщил мне, что ни у нее, ни у других из моего списка не было возможности оказаться на Укене в тот же час, что и я. На время смерти Альма Перка твердого алиби не было только у Эммы Перк. В ночь ее смерти и Джонс, и Симонян, и Шлаффер, и Лора Дейч спокойно спали в своих постелях. Касательно второго и третьего, подтвердить их алиби могли лишь их жены. Алиби Джонса и Дейч никто подтвердить не мог, как, впрочем, и опровергнуть. В компьютере Эммы Перк ничего стоящего не нашли.

От мысли, что кто-то предугадывает каждый мой шаг мне стало не по себе. Я не стал говорить Шефу о своих опасениях, потому что единственным правильным решением могло бы стать мое отстранение от расследования. Во всяком случае, на его месте я бы так и поступил. Поэтому я доложил ему о смерти Эммы Перк без каких-либо комментариев. Он, в свою очередь, никаких особенных подозрений не высказал. Зная Шефа, трудно предположить, что у него вовсе не возникло подозрений, подобных тем, что появились у меня. Но смолчать о них — было вполне в его духе.

— Странное письмо к нам сегодня пришло, — сказал он, как только я закончил докладывать о событиях вчерашнего вечера и сегодняшнего утра.

— Что за письмо? —спросил я, уже понимая, о чем идет речь. Шеф показал мне текст за подписью Джона Смита.

— Твоя работа? — спросил он.

— Моя, — признался я.

— Думаешь, стоит опубликовать?

— До гибели Эммы Перк публиковать письмо было бы, пожалуй, преждевременно, но теперь… почему бы и нет…

Шефу затея с письмом казалась бессмысленной. Он сказал:

— Если те кто нам нужен просчитывают каждый наш шаг, то с какой стати им реагировать на письмо? Они догадаются, что письмо — подделка.

— Не обязательно, — возразил я, — впрочем, пусть думают, что хотят. Главное — дать им понять — сколько бы они не убивали, тайну все равно не сохранить.

— Так ты думал таким образом остановить убийства? — Шеф сам придумал объяснение, зачем я послал письмо Джона Смита. Сочинял я его после беседы с Виттенгером, когда мой боевой дух находился в апогее и мне хотелось просто запутать противника, заставить его понервничать. Я ответил:

— Похоже, что убивать уже больше некого… Подсунем им Джона Смита — хуже от этого не станет. С другой стороны, публикация даст им повод установить со мной контакт легально, в открытую, так сказать.

— Ладно, Джон Смит так Джон Смит, — согласился Шеф, — но сейчас речь не об этом. Пожалуй, ты оказался прав насчет Южного Мыса. Перк неоднократно наведывался на биохимические заводы, вел какие-то там переговоры о поставках химикатов. Но переговоры, раз за разом, кончались ничем, зато у Перка появлялся повод слазить в пещеры. Поэтому надо бы и тебе туда слазить.

— Ну вот, хоть в этом-то я оказался прав… — вздохнул я. Шеф по-отечески меня успокоил:

— Не расстраивайся, в твои годы я оказывался прав гораздо реже…

— Это первая, по-настоящему хорошая новость за всю неделю, — вырвалось у меня. К счастью, Шеф подумал, что я имею в виду Южный Мыс.

— Не знаю, насколько она хорошая, но одного я тебя в пещеры не отпущу, — остудил меня Шеф.

— А с кем? — спросил я и подумал: «Только бы не Ларсон.»

— С тобой пойдет Номура. У него и опыт спелеологический имеется, а у тебя, насколько я знаю, такого опыта нет.

Это было сущей правдой, и мне пришлось согласиться на Номуру.