Джим Батчер - Отступник

Ветер продолжил крепчать и стал холоднее, дуя с северо-востока в спину перевертыша. Это грозило бы существу, попытавшегося незаметно сесть ему на хвост, но давало мне небольшое преимущество: Вонючка не сможет обнаружить мой запах.

Он поднялся на холм, все его жилистые конечности и жесткий желтый мех казалось не подверглись влиянию воды из-за долгого плавания или от дождя, который сейчас только крапал. Бегущие облака над головой разошлись на несколько секунд, открыв луну, которая уже почти стала полной, и коротко осветила косыми лучами серебристого света верхушку холма.

Она показала мне Томаса.

Нааглошии тащил его за лодыжку. Футболки на нем не было, и верхняя часть его тела была покрыта таким количеством порезов и царапин, что была похожа на своеобразный детальный атлас дорог. Его также били. Один его глаз распух настолько, что казался персиком, наполовину застрявшем во впадине. Повсюду на горле были темные синяки — его душили, может шутки ради.

Его голова, плечи, и верхняя часть спины волочилась по земле, а следом и вяло руки. Когда нааглошии остановился, я увидел, как голова Томаса шевельнулась, отыскивая пути побега. Его волосы были пропитаны влагой и прилипли к голове. Я услышал, как он слабо кашлянул.

Он был жив. Избит, подвержен пыткам, наполовину утоплен в ледяных водах Озер Мичигана — но он был жив.

Я почувствовал как мои руки сжимаются, как горячий и свирепый гнев внезапно поднялся во мне. Я не планировал справиться с нааглошии в одиночку. Я хотел, чтобы при этом присутствовали Лара, ее люди и каждый член Совета. Это было частью плана: объединить общие интересы, обнаружив общего врага. Затем сломить нааглошии несметной силой и вынудить его сбежать — по крайней мере вернуть Томаса. Я просто не рассчитывал, что предатель появится с таким численным преимуществом.

Драка с нааглошии в одиночку была бы глупой ошибкой. Во всем остальном ярость может делать человека более храбрым, чем он обычно бывает. Возможно, что я смог бы использовать ее, чтобы укрепить свою магию — но одна ярость не дает человеку умений или силы больше, чем у него уже есть, а это не обеспечивает чародея неоспоримой силой.

Все, что она могла — убить меня, если я не возьму ее под контроль. Я проглотил свой гнев и заставил себя наблюдать за нааглошии холодным невозмутимым взглядом. Однажды мне предоставится возможность, однажды я замечу что-нибудь, что даст мне реальный шанс на победу, я нанесу удар, пообещал я своей злости. Я нанесу ему лучший удар в мой жизни, подкрепленный внешней энергией Предела Демона.

Я полностью сконцентрировался на перевертыше и ждал.

Перевертыш, как я понял мгновением спустя, был чрезвычайно могуществен. Я это, конечно, уже знал, но я не был способен оценить угрозу, которую он представлял помимо чисто физической, несмотря на то, что я видел его своим Зрением.

(Это воспоминание всплыло в моей памяти снова, попытавшись лишить меня сознания, как это было прежде. С трудом, но я оттолкнул его и проигнорировал.)

Благодаря Пределу Демона, я мог оценить его присутствие более ощутимо. Перевертыш был виртуально собственной лей-линией, своим собственным источником силы. У него была такая большая метафизическая масса, что темная река энергии, поднимающаяся из-под башни, разрывалась его присутствием. Это было похоже на Луну, когда она влияет на приливы. Остров отражал этот разрыв множеством тончайших способов. Животные бежали от нааглошии как от лесного пожара. Насекомые затихли. Даже сами деревья казались замолкли и замерли, несмотря на холодный ветер, от которого они должны скрипеть ветвями и шелестеть листьями.

Он прошагал к хижине, где скрывались Морган и моя ученица, и произошло что-то странное.

Камни хижины засветились полосами рыжеватого пламени. Света было не много, столько, чтобы едва отличить его в темноте, но стоило нааглошии сделать еще один шаг вперед, рыжее пламя сделалось ярче и сложилось в символы, написанные на каждом камне нежным пламенем. Я понятия не имел, что это было за письмо. Никогда не видел подобных символов прежде.

Нааглошии остановился на своем пути, и следующий луч лунного света осветил его оскаленные зубы. Он сделал еще один шаг вперед, и символы вспыхнули сильней. Он испустил низкий рык и попытался сделать следующий шаг.

Внезапно его жесткая шерсть впереди прижалась к его телу, и, казалось, он не был способен сделать шаг вперед. Он стоял так с одной поднятой ногой и источал ругательства на неизвестном мне языке. Затем он отступил назад, рыча, и повернулся к башне. Он приблизился к разрушенной башне немного более осторожно, чем к хижине, и на камне снова вспыхнули эти знаки, каким-то образом отразив нааглошии прежде, чем он смог приблизиться на восемь или десять футов.

Он прорычал от разочарования, пробормотав что-то про себя, и щелкнул рукой, послав невидимые потоки вибрирующей энергии к башне. Символы, казалось, на мгновение вспыхнули сильней, как будто поглотив магию, посланную перевертышем для их разрушения.

Он снова выругался, а затем поднял Томаса, как будто планировал пробить путь сквозь камни его черепом. Он взглянул на моего брата, выругался еще, и покачал головой, мрачно бормоча что-то себе. Нааглошии отступил от башни, явно разочарованный, и подобно тому как упомянутые символы поглотили его удар, так же быстро и легко они выплеснули дождевую воду.

Чужое присутствие Предела Демона, казалось, редко сообщало что-то понятное о себе — но на несколько мгновений это произошло. Стоило перевертышу отступить, дух острова позволил себе короткий момент самодовольного удовлетворения.

Что, черт возьми, это за штука?

Неважно. Это не имеет значения. Или, скорее, это могло подождать для позднейшего выяснения. Важнее было, что игра изменилась.

Мне не нужно было отбивать Томаса от перевертыша и затем искать способы, как защитить его. Все что мне теперь оставалось — это заполучить Томаса. Если я смогу схватить брата и затащить его в круг разбитой башни или под кров стен хижины, все будет хорошо. Если сами камни отталкивают присутствие перевертыша, то все, что нам нужно сделать — это дать Молли активировать кристалл и ждать, когда нааглошии уйдет. Невзирая на исход этой ночной битвы, Совет выиграл бы день в конечном итоге — и даже худшая вещь, которую могли они с нами сделать, была лучше того, что мог сделать со мной перевертыш.

В мгновение чистейшей ясности, я признался себе, что существует миллион вещей, из-за которых все могло пойти не так. С одной стороны, у этого плана было значительное преимущество — по крайней мере, он был гораздо более выполнимым, чем предыдущий план — отбить своего брата и победить перевертыша, — попытайся я его исполнить без посторонней помощи.